— Вот послушайте, — Мазаев карандашом подчеркивает один из абзацев на развернутом газетном листе, — как фронтовой корреспондент описывает штурм дотов и дзотов. Правда, описывает скупо, но все-таки дает кое-какое представление. «Все пространство перед центральным дотом простреливается перекрестным артиллерийским и ружейно-пулеметным огнем, а у самого дота — гранитные надолбы». Что вытекает из этого? Прежде всего то, что белофинны сидят в надежных дотах и дзотах. Они возводились почти у самых стен Ленинграда. Возводились, как известно, по проектам немецких инженеров и генералов. Для их строительства не жалели денег американские и английские капиталисты.

Мазаев тут же на газетном листе цветными карандашами набрасывает схему. Привычной, хорошо натренированной рукой обозначает коричневыми горизонталями высотку, на ней условными знаками рисует главный дот, а на его флангах появляются два дзота. Перед дотом и дзотами наносит надолбы, минные поля и проволочные заграждения.

— Попробуй, одолей такой рубеж в лоб, — говорит Маташ, пристально рассматривая только что нарисованную схему, будто отыскивая в ней уязвимое место, отчего брови его сузились, взгляд сосредоточился. — И обойти нельзя: рядом такие же долговременные инженерные сооружения или непреодолимые естественные препятствия.

— А взять все-таки надо! — уже с нарастающим напором продолжает он. — Каким же образом? Давайте подумаем вместе. Как вы думаете, товарищ Пастушенко?

— Разбомбить с воздуха, и делу конец, — особенно не задумываясь, отвечает младший лейтенант.

— Бомбили, дорогой товарищ. Попадания точные, а дот стоит. Не берет его бомба, — поясняет Мазаев. — В этом-то вся загвоздка. А вы как считаете, товарищ Перевозный?

— Если бомбы не берут, а пехота и танки несут потери, тогда надо делать подкопы, — отвечает Перевозный.

— В подкопах, дорогой товарищ, есть здравый смысл, — одобрительно смотрит на нашего парторга командир роты. — Но для этого, во-первых, потребуется очень много времени, а во-вторых, еще раз подчеркиваю, — это не украинская степь, дорогой товарищ, а Карельский перешеек.

Все мы теснимся у стола Мазаева, смотрим на схему, каждый про себя прикидывает, как же взять эти проклятые доты и дзоты. Мазаев отодвигает от себя газету, освобождает крышку стола, начинает что-то сооружать из карандашей, спичечных коробок и других «подручных» средств. На одном краю стола устанавливает пресс-папье (мы догадываемся, что оно будет изображать главный дот), на другом — прилаживает зачиненные карандаши, подкладывая под них канцелярские резинки (это артиллерийские позиции); впереди них — спичечные коробки (танки на исходном рубеже); за «танками» разложены спички с черными и красными головками (наши пехотинцы и саперы).

— Видите? — командир роты обводит нас вопрошающим взглядом. — Пояснять, что к чему, думаю, не надо. Теперь давайте все это приведем в движение. Прежде всего авиацию и артиллерию. Они наносят удары по доту, дзотам и гранитным надолбам. Главным образом по надолбам. Артиллерия не прекращает огонь и тогда, когда вперед двинутся танки. — Мазаев перемещает спичечные коробки в направлении пресс-папье. Он увлекается все больше и больше, щеки его порозовели, жесты стали резче, голос звонче.

— Главное теперь — скорость, натиск и взаимодействие. В этом, если хотите знать, весь фокус. — Командир роты выпрямился во весь свой рост, расправил плечи.

— Под прикрытием огня артиллерии танки, — Мазаев двинул вперед спичечные коробки, — решительным броском прорываются к надолбам, в упор расстреливают те, что остались после бомбежки и артподготовки, и — к доту, и дзотам! Вплотную. Затыкая амбразуры своей броней. Саперы тут же взрывают инженерные сооружения, а матушка-пехота завершает дело.

Командира роты позвали к телефону, что стоял на тумбочке у дневального. В канцелярии остались командиры взводов и я. Сразу же разгорелся спор, откуда это командир роты так детально знает обстановку на фронте. Пастушенко уверяет, что в штаб ежедневно секретной почтой доставляются подробнейшие материалы и старший лейтенант каждый раз читает их. Перевозный резонно возражает, что если бы такие материалы поступали в штаб, то их бы читали всему командно-начальствующему составу. Федор Могила высказал предположение, что старший лейтенант получает письма от майора Чиркова, бывшего комбата, уехавшего в Ленинградский военный округ перед самым началом боев с белофиннами. Я тоже считал, что Мазаев пользуется какими-то дополнительными сведениями с фронта, но какими путями получает их, терялся в догадках.

Вскоре Мазаев, переговорив по телефону, возвратился в канцелярию. Спор затих, но любопытство не улеглось. Федор Могила все-таки не вытерпел, спросил командира роты, где же он черпает дополнительные сведения.

— Из газет, — Маташ Хамзатханович вновь развернул «Красную Звезду», нашел то место, которое прочел вначале. — Здесь же сказано о центральном железобетонном доте. А раз есть центральный, то и фланговые или вспомогательные должны быть. Правда, уже не железобетонные, а деревянно-земляные.

— Читаем дальше, — продолжал Мазаев. — «…Все пространство простреливается перекрестным артиллерийским и ружейно-пулеметным огнем». Надо было добавить «прицельным». Из этого можно заключить, что дот и дзоты имеют на вооружении орудия и пулеметы. Вот, пожалуй, и все, чем я располагаю. Ну, конечно, немножко знаком с военной топографией, — глядя на нас без тени превосходства, закончил Маташ Хамзатханович.

«Немножко знаком с военной топографией…» Скромничаешь, дед Мазай. Нет, не зря ты вместе со своим другом-однокашником штудируешь академическую программу, которая включает в себя и курс военной топографии. Отсюда у тебя такое основательное знание северо-западного театра военных действий, в том числе и Карельского перешейка. Видно, перечитал все, что удалось раздобыть, о «линии Маннергейма», — размышлял я.

В достоверности познаний Мазаева, в зрелости его суждений я убедился через месяц, когда со своей ротой прибыл на Карельский перешеек и увидел под селением Мурилло точно такую же систему дотов и дзотов, какую рисовал Мазаев на газетной полосе. Вместе с танкистами я поднимался на один из дотов с полутораметровыми железобетонными стенами, с искореженным орудием и выкрошенными бойницами для пулеметов. Сверху и на крутых его скатах были заметны следы прямых попаданий наших снарядов и бомб, а у подножья, с тыльной стороны, зиял огромный клыкастый пролом, сделанный саперами. Перед дотом хищно щерились гранитные надолбы, а за ними начиналось расчищенное, белое и ровное, как стол, пространство, на котором не осталось ни одного деревца, ни одного кустика. Из снега торчали только ряды колышков с прорванной в нескольких местах колючей проволокой.

Полковник, встретивший нас у разрушенного дота, пояснил, что он, дот этот, был взят штурмовой группой, в состав которой входили танкисты, артиллеристы, стрелки и саперы.

Здесь, на этом поверженном доте, я думал о Маташе Мазаеве как о даровитом и очень образованном командире.

Как видите, я слишком забежал вперед, а надо рассказывать все по порядку.

Эхо войны с белофиннами докатывалось до нас не только в виде оперативных сводок, газетных статей и корреспонденции. Начавшаяся кампания внесла в нашу жизнь много изменений. Пришел приказ передать