проговорил: «У меня ужасно болит голова». То были его последние слова. Он потерял сознание и скончался через два часа».

…И его окружение

Разумеется, президент Рузвельт не был одинок в своих взглядах ни на проблемы взаимоотношений США с Советским Союзом, ни на вопросы сотрудничества с СССР в годы войны. Его окружала узкая, но сплоченная и весьма квалифицированная команда сотрудников и помощников, разделявшая его взгляды и помогавшая в их осуществлении. Да, Рузвельт не колебался в принятии решений, обоснованность которых у него не вызвала сомнения, но, прежде чем сделать это, он советовался с теми людьми, на чью компетентность и беспристрастность мог положиться. Пожалуй, первое место среди них занимал его помощник Гарри Гопкинс, который находился при президенте в течение двенадцати лет его правления. По мнению многих, в это время никто из государственных деятелей не был так близок к Рузвельту, как он. Это подтверждал и сам президент, не раз советовавший при обсуждении какой-либо щекотливой темы послам, в том числе и Громыко:

– Побеседуйте об этой проблеме с Гарри Гопкинсом. Он, конечно, вряд ли сумеет решить все вопросы, но докладывать их мне будет точно.

Послы, конечно же, следовали совету Рузвельта. Они знали, что Гарри Гопкинс – человек умный и сложный. Его политические взгляды полностью совпадали со взглядами президента, в этом и состоял секрет их близости. Неофициально его называли «заместителем президента», «начальником штаба Белого дома» и «главным советником по вопросам национальной безопасности». Он и в самом деле был и тем, и другим, и третьим, причем, что больше всего поражало американцев, никак не хотел наживаться на своей близости к высшей власти. Его хладнокровию в самых сложных кризисных ситуациях, умению четко и ясно выражать свои мысли можно было лишь позавидовать. Зная все это, премьер-министры и президенты зарубежных стран, приезжая в Америку, всегда стремились увидеться и побеседовать с Гарри Гопкинсом, который являлся не только глазами и ушами, но и ногами президента.

В январе 1941 года, когда в Европе уже вовсю бушевал пожар Второй мировой войны, Гопкинс прилетел в Лондон к Черчиллю, в июле того же года, сразу после нападения Гитлера на СССР, он уже беседовал в Москве со Сталиным. Доверие Рузвельта к своему помощнику было настолько велико, что он даже никогда не давал ему письменных инструкций. После смерти Рузвельта Гопкинс сразу же подал в отставку. Он был настолько тяжко болен, что от слабости уже не мог сам расстегнуть привязные ремни в самолете и выйти наружу. Единственным его желанием было успеть до своей смерти написать книгу о Рузвельте, но оно не исполнилось – он умер через девять месяцев после кончины президента.

Громыко не раз приходилось доверительно общаться с Гопкинсом, в том числе и в советском посольстве, куда тот приходил с супругой. Гопкинс любил такие беседы в узком кругу. Однажды он завел разговор о будущем:

– Как же, интересно, будут складываться отношения США с Советским Союзом после войны? То, что Германия уже поставлена на колени, у Рузвельта нет сомнения.

Надо сказать, что этот разговор происходил задолго до Ялтинской конференции, на которой и шла речь о послевоенном устройстве мира. Но Красная армия уже уверенно шла на Запад, и в Америке понимали, что остановить ее не сможет никто. Возможно, Гарри Гопкинс хотел прощупать настроение советского руководства на этот счет.

– Рузвельт, – говорил он, – не раз затрагивал этот вопрос, пытаясь заглянуть в будущее. К тому же его об этом постоянно спрашивают представители разных кругов, правда, больше политики, чем бизнесмены. У самого Рузвельта пока еще нет устоявшихся взглядов на этот вопрос, слишком много факторов следует учитывать. Но главный из них, конечно, – это политика Советского Союза. Из высказываний президента я понял, – заключил Гопкинс, – что он будет делать все возможное для того, чтобы и в будущем поддерживать хорошие отношения с СССР.

– Все высказывания Сталина, которые мне пришлось доставлять президенту, в том числе и через вас, мистер Гопкинс, проникнуты уважением к президенту и вашей стране, – ответил тогда Громыко. – Если у обоих лидеров сходные взгляды на данный вопрос, то разве это не говорит о многом? Хотя, конечно, Сталин не всегда получал благоприятные ответы на свои пожелания и даже настоятельные просьбы.

И Громыко напомнил Гопкинсу о том, как в первые дни после нападения гитлеровцев на СССР Сталин через советское посольство просил правительство США поставить Советскому Союзу бронированные плиты для танков, которых нам тогда остро не хватало. Однако США в то время ничем не помогли воюющему СССР.

– Понятно, что тогда у нас осталось сильное чувство горечи, – заключил Громыко.

– Я помню этот факт, – откликнулся Гопкинс. – Но потом мы все же исправили положение и поставляли вам довольно много и военных самолетов, и морских судов, и автомашин, и продовольствия.

Громыко не собирался с ним спорить – да, поставки были. Но начались они только тогда, когда Америка убедилась, что Советский Союз выстоит, в первое же, самое тяжелое время мы были одни, без всякой поддержки. Одно было несомненно: говоря о намерении поддерживать хорошие отношения с Советским Союзом в будущем, Гопкинс высказывал мысли президента, и эти мысли обнадеживали. Да и сам Гарри Гопкинс, будучи патриотом своей страны, многое сделал для развития советско-американских отношений в годы войны, на пользу и во имя победы над фашизмом.

Политические взгляды Гопкинса, а значит и Рузвельта, во многом разделял и министр финансов Генри Моргентау, с которым, как и с его заместителем Гарри Декстером Уайтом, у Громыко во время его работы послом СССР в США тоже сложились прекрасные отношения. Еще осенью 1941 года Уайт во время беседы в советском посольстве заверил Громыко:

– Все, что я вам скажу, представляет не только мнение Моргентау, но и президента Рузвельта. Президент с министром не просто друзья, но и политические единомышленники. Их связывает прочная дружба.

А потом разъяснил позицию руководства Белого дома. По словам Уайта, президент Рузвельт был убежден, что Гитлер рано или поздно развяжет войну против Советского Союза, неожиданностью для него оказалась лишь дата начала военных действий, поскольку хотя спецслужбы США и говорили о скором начале агрессии, но они делали при этом всевозможные оговорки. Поэтому в начале фашистского вторжения в Россию Рузвельт и его администрация пребывали в состоянии растерянности. Никто тогда не брался предсказывать, как будут развиваться события, все только перебирали различные варианты хода военных действий на советско-германском фронте. Особенно активны в прогнозах, естественно, были военные. Однако большинство их не верило, что СССР соберется с силами и устоит против колоссальной военной машины Гитлера. Но сама администрация во главе с президентом, следя за ходом событий, все более, как говорил