— Мисс, у вас нет аллергии на реланиум?

— А зачем?

— Понятно… А спиртное употребляли?

— Было дело… — Карен нашла взглядом какое-то кресло и с энтузиазмом устремилась к нему.

— Мисс, каталка для пациентов! — всплеснула руками Кира. — Пойдемте, я хоть провожу вас! Такси поймаем… Пойдемте, пойдемте…

Карен проснулась оттого, что настырный солнечный луч, воодушевленный тем, что жалюзи подняты, пробрался к ней в спальню и теперь щекотал нос. Это могло значить только одно: полдень уже прошел, потому что солнце светило ей в окно примерно с двенадцати до двух тридцати, то есть в то самое время, когда Карен бывала на работе. Как она добралась до своей постели, Карен не помнила. Кажется, ей снилось, что вокруг нее суетятся Мэрайа и Сибил, но утверждать она бы не взялась.

Голова не болела. Курить не хотелось, и это было так странно, что почти нереально. Уже много месяцев ее субботнее утро — если только она не была в командировке вместе с миссис Филлипс — начиналось с сигареты, которую особенно приятно выкурить, нежась в постели. Порыва вскочить и бежать на работу Карен тоже не ощутила. Медленно, по кусочкам, как сложную головоломку, она начала собирать воедино воспоминания вчерашнего дня.

Утро было обыкновенным, сереньким и безрадостным. День прошел в предвкушении… чего-то, вряд ли праздника. Зато потом было знакомство с Амандой и остальными, и последующее безумие. В том, что все происходившее можно расценивать исключительно как безумие, Карен не сомневалась ни на йоту. Подумать только, она сама на улице пригласила незнакомого мужчину на чашку кофе, а потом эта чашка незаметным образом превратилась в ужин, и новый знакомый оказался не просто первым встречным, а Настоящим Мужчиной (оба слова непременно с большой буквы). А про поездку в больницу лучше вообще не вспоминать… Почему-то именно она больше всего смущала Карен. Надо же, примчалась по первому сигналу о том, что этот чужой в общем-то человек попал в беду! Господи, что он подумал?

Где-то зазвонил ее мобильный. Карен прислушалась. Звук исходил… Да, точно, вон и сумка у двери. Валяется. Жалкое зрелище. Карен подскочила на постели и, замирая от ужаса и радости — может быть, он? — рванулась к сумке.

Это была Аманда. Аманда жизнерадостно поздоровалась и спросила, как прошел вчерашний вечер. Сказала, что это нормальная практика — держать руку на пульсе пациента, особенно когда ему выпадает сложное задание.

«Она, наверное, испугалась, что ты сменишь квартиру, телефон и вообще уедешь с Манхэттена, лишь бы только тебя больше не заставляли делать ничего подобного», — предположил внутренний голос. Проснулся.

Карен вкратце рассказала о вчерашнем вечере, умолчав, естественно, об аварии и встрече в больнице Сент-Луис. То есть вряд ли это очень естественно, но что-то в этой ситуации Карен беспокоило, и она решила, что лучше сохранить эту маленькую тайну для себя. И заодно, пользуясь случаем, спросила, что делать, если внутренний голос ведет себя совсем беспардонно и критикует все происходящее.

— А, как здорово, что ты спросила! — обрадовалась Аманда. — А я была почти уверена, что с тобой нечто подобное происходит, и боялась, что ты не понимаешь, что весь этот негатив — не твой собственный. А раз понимаешь, это уже наполовину решенная задача.

Аманда объяснила ей, что в личности каждого человека действуют так называемые субличности, грубо говоря, стороны его существа, которые в разных ситуациях ведут себя и реагируют на внешние события по-разному. И «внутренний голос», скорее всего, и есть такая субличность, причем критически настроенная к Карен и к миру. Возможно, она родилась из родительских нотаций, возможно, из собственного негативного опыта. Аманда сказала, что в группе можно будет поработать с этим, если для Карен оно представляет проблему.

— Я подумаю, — пообещала Карен.

— Правильно, — согласилась Аманда. — Думать — это хорошо. Особенно хорошо думать о себе и о том, что с тобой происходит. Я верно понимаю, что во вторник ты придешь?

— Конечно. Спасибо за звонок. Пока.

— Пока.

«Теперь я все про тебя знаю», — злорадно сообщила Карен внутреннему голосу.

Он не посчитал нужным ответить.

Карен нашла очки — совсем неподалеку от кровати — и взглянула на себя в зеркало на узкой дверце узкого шкафа. И поняла, что чудеса случаются. В кои-то веки у нее был нормальный цвет лица, который полагается иметь молодой здоровой девушке! Тени под глазами сделались совсем прозрачными. Зато глаза… глаза смотрели живо. Про такой взгляд говорят «с огоньком». Карен усмехнулась. Что ни говори, а общение с мужчиной благоприятно сказывается на состоянии женского организма.

Телефон, успевший каким-то необъяснимым образом скрыться в складках одеяла, разразился новой трелью.

— Алло?

— Здравствуй.

Как удачно, что он ее не видит: щеки и шея неумолимо теплели. Значит, краснели.

— Здравствуй, Йен. Как чувствуешь себя?

— Почти превосходно. — Голос у него действительно звучал очень довольно. — А знаешь, я уже успел выиграть бой!

— Какой? — ужаснулась Карен.

— Правила больницы, видите ли, запрещают пациентам пользоваться телефонами!

— И?

— Ну, как видишь, то есть как слышишь, я тебе звоню. Хотел спросить, как ты. Похмелье?

— Не-а, — рассмеялась Карен. — Это была качественная «дурь».

— Ну тем лучше. А я все-таки повторю, что ты очень забавная, когда… не в себе.

— Рада, что смогла доставить тебе удовольствие, — усмехнулась Карен. Потом поняла, насколько двусмысленно прозвучала последняя реплика, и осеклась.

— Да уж, вчера был просто вечер приключений и удовольствий. Раз уж мне так повезло в жизни, то, пользуясь своим положением больного, спрошу: ты приедешь сегодня? Или у тебя другие планы на выходные?

Он говорил подчеркнуто весело и небрежно, но Карен чувствовала какой-то диссонанс. Вряд ли это его обычная манера, ох вряд ли…

— Ну, скажу честно, планов у меня нет, так что могу и приехать. Тем более что я еще должна тебе цветы.

— Хорошо. Только запомни, я не люблю лилии.

— Мне бы и в голову не пришло дарить тебе лилии, Йен.

— Я жду?

— Жди.

Отбой.

Карен за этим увлекательным разговором даже забыла, что собиралась в душ.

Значит, для него это не было случайное знакомство? И он намерен и дальше с ней общаться?

Карен повалилась на кровать и издала самый счастливый визг, на какой была способна. Правда, в подушку. Чтобы не пугать соседей.

Да, он и вправду ненавидел лилии. Особенно белые. И вся их прелесть, вся нежность бархатных лепестков, дурманящая сладость запаха были только поводом для этой ненависти. Мотивом. Тем, что нельзя простить.