Нина собирала их нехитрый скарб. Они могли выехать в любой момент, как только Настя освободится. Это может произойти или ночью, или днем. Нина уже привыкла, что они не принадлежали себе, не располагали своим временем, а зависели от того, как распорядится Настино начальство. Складывая вещи, Нина все норовила постучать три раза по столу, чтобы ничего не изменилось. Они возвращались в родные места. Воссоединялись западные земли с основной частью белорусской территории. По этому поводу предстояли грандиозные торжества. Она, закрывая глаза от счастья, даже не могла представить себе, что вообще их может там ждать. Нина пыталась достать из глубин памяти своего далекого детства какие-то воспоминания. Но на ум ничего не приходило, а только наплывали давно забытые звуки, которые медленно воскрешали отрывочные картины, связанные с этими местами. Из всех почему-то выделялся посвистывающий, протяжно скрипящий звук попадающих на брусчатку колес. Тогда на него вовсе не обращалось внимания. Прижимаясь к маме, гордо восседая в экипаже, она с высоты своего положения созерцала панораму необыкновенно красивого города, в котором были костелы, замок, расположенный на самом берегу Немана. Теперь звуки города больше походили на удивительную мелодию, медленно возвращали в прошлое. Картины из ее детства, тесня друг друга, стали наплывать, словно в тумане.

Все радовало. Вот только странно как-то ведет себя в последнее время Настя. Вдруг начала расспрашивать ее, помнит ли она что-то из прошлой жизни. Раньше такого никогда не было. Настя всегда строго следила за тем, чтобы никто даже заподозрить не мог, что у них есть своя тайна — их прошлая жизнь. Сама она батрачила с малолетства на панов, Нина была совсем маленькой и ничего не помнит. Когда же умер их отец, Настя забрала на воспитание свою младшую сестру из большой крестьянской семьи, которая не могла прокормиться усилиями одной только матери. Вот и вся их биография, типичная для всех представителей народа. Настя работает, Нина заканчивает в Рогачеве учительские курсы и ведет их нехитрое хозяйство. Скоро она тоже станет самостоятельной. Вот только как быть дальше? Наверняка на работу ее оставят в этих местах, и это может их совсем развести. Если все пройдет хорошо, и Настю захотят перевести на работу в Гродно, ей придется возвращаться сюда уже одной. Чувства были двойственные. Очень хотелось домой, в родные места. Но и здесь уже был ее дом, друзья, ее все знающая Бася, любимая и неразлучная подруга, с которой они должны вместе начинать учительствовать. Как-то по-особому защемило сердце. Только ли дороги ей были эти места и ее друзья? В душе при мысли о Николае, вихрастом летчике, который мчался к ней после полетов за столько километров, чтобы увидеть, обнять, рождались доселе незнакомые чувства.

Наверное, из-за торжеств ей придется опоздать к началу учебного года, но она, наверняка, все наверстает, тем более, что на хорошем счету и включена в состав официальной делегации. Но Настя! И почему ее вдруг это заинтересовало?

Здесь все было непривычно. Этот город, эти дома, своей архитектурой совсем не похожие на те, которые строили в восточной части. Неповторимой красоты костелы, из которых доносились божественные звуки органа, сменяли православные храмы. Кругом слышалась польская речь, такая далекая и уже практически забытая.

Настя, всегда занятая, вдруг вызвалась погулять по центру этого красивого города. Неспешно прохаживаясь по узким вымощенным булыжником улочкам, Настя опять завела этот странный разговор об их прошлом. Особенно неожиданным был вопрос о том, что бы она почувствовала, если бы вдруг встретилась со своей мамой, родной, настоящей? Не дожидаясь ответа, она быстро, практически скороговоркой, заговорила сама.

Немноголюдная улица, что в самом сердце города, в полдень была залита тем особенным солнечным светом, который приносит ранняя осень. Казалось, ее, с наконец наступившей легкой прохладой, так ждали после изнурительного летнего зноя и не щадящего солнца. Случайные прохожие невольно обращали внимание на двух женщин, которые прохаживались навстречу друг другу по противоположным сторонам улицы. Они были такими разными, что, казалось, на этом небольшом пространстве сошлись миры — какой-то прошлый, которым когда-то жили здесь, и настоящий, новый, которым должны были жить теперь.

Одна, статная средних лет дама, утонченные черты лица которой не могла скрыть даже вуаль, иногда украдкой смахивала кружевным платком скатывающие слезы. Она двигалась царственной походкой, и, казалось, что со своими рюшами и оборками сошла со страниц доброй сказки, но вот только что-то сильно ее огорчило. И девушка в элегантном сарафанчике из тонкой серой шерсти, чем-то напоминающая эту необычную даму, пытаясь сдержать слезы, нервно теребила хвостики туго заплетенных, ниспадающих на грудь кос. Приближаясь, они украдкой смотрели друг на друга и расходились, чтобы на обратном витке вновь обменяться взглядами.

Яна, ее девочка, ее ангелочек, ее кровиночка. Она выросла такой красивой и очень похожей на Фрола! Эти, хотя и грустные, но горящие страстью теплые карие глаза! Эти разлетающиеся орлиные брови, которые так неожиданно расположились на нежном, немного скуластом, с утонченными чертами, лице.

Вдруг откуда-то стали наплывать сначала знакомые звуки, а затем щемящие душу такие родные голоса. Их побеждал приближающийся заразительный детский смех. Как звоночки-колокольчики, он серебром разливался где-то совсем рядом, то отдаляясь, то приближаясь вновь. Вдруг, выпорхнув из аллеи парка, ей навстречу, распахнув объятья, бежала ее девочка, девочка-ангелочек, вся такая светлая, искрящаяся счастьем, разрумянившаяся, простоволосая. Сливаясь с переливами теплого весеннего солнца, казалось, Яна была соткана из солнечных нитей, которые играли, золотились разными оттенками в сплетениях ее светло-русых волос. Своим заразительным смехом, пробегая аллеями парка, касаясь ручонками, словно волшебной палочкой, вековых деревьев она как бы заставляла оживать после зимней спячки все уснувшие на время красоты этого мира, чтобы помочь вернуть к жизни, помочь обрести счастье. Акулина, перебегая от дерева к дереву, то прячась, то появляясь в неожиданных для Яны местах, наконец, поймав, заключила в свои объятья это, казалось, неземное создание и закружилась с ней в вихре весенних звуков, а потом, схватившись за руки, устремляя ввысь свои голоса, они кружились уже вдвоем, наполняя пространство счастливым смехом. Вдруг сильные руки Фрола подхватили их Яну, и обнявшись, они уже все вместе кружились в вихре только им принадлежащего счастья. И на земле тогда была весна, была надежда…

Тишину мягкого полумрака уютной гостиной нарушали отстукивающие свой маршрут стрелки старинных часов. Казалось, ничто не могло остановить их уверенный ход. «Неужели моя заветная мечта скоро станет реальностью?» — думал Алекс, поглаживая немощную руку старухи, почти бездыханно разложенную на атласных подушках. 40 лет, долгих 40 лет из года в год приезжал он в дом, в этот уютный, теплый город из своей не всегда уютной страны. Он мечтал, что за все терпение ему воздастся. Он станет полноправным хозяином этой виллы и, собрав все почести и награды в своей нелюбимой стране, вполне легально сможет наконец-таки оставшуюся часть жизни наслаждаться теплом этого края, лаской моря, собственной славой добытых побед. Но путь к этой жизни до конца еще не пройден. Главное, чтобы ему хватило сил доиграть поставленный им же самим спектакль. При этой мысли Алекс улыбнулся. Надо отдать должное его режиссерским способностям. Сценарий сделан профессионально. Жаль, что об этом нельзя никому рассказать, даже своему давнему другу и сопернику по цеху Митяю. Талантлив, бесконечно талантлив. Премьеры, банкеты, женщины… А жизнь не сложилась. Не то, что у него. Правильный выбор — и ты в десятке. Правда, он не испытал наслаждения от близости с любимой женщиной, не вкусил услады от женской красоты, не почувствовал кайфа от высказанной правды мерзавцам закулисных интриг. Он был с ними радушен, как, впрочем, и с чиновниками всех рангов и мастей. Алекс давно научился подавлять в себе свое «я», терпел, смирялся, угождал, подстраивался. И все ради одного — быть здесь, в этом мире респектабельности и вальяжности, в кругу здешней аристократии. Оставалось совсем немного. Он почти уже свой среди этих людей, среди светских бесед и пикантных интрижек. Но от одной мысли, что, вероятнее всего, придется «любить» еще много лет нелюбимую женщину, заставила Алекса содрогнуться. Как хорошо, что есть этот дом, эта гостиная. Вид из ее огромных окон на море, доносящийся шепот волн, эта уединенность всегда создавали состояние какой-то умиротворенности, помогали собрать свои мысли, восстановить душевные силы.