перед нами. И как бы ни было больно, как ни было невыносимо сознавать, что я сыграла свою роль и больше ему не нужна, но остатки гордости заставили меня подняться на ноги. Заставили двигаться вперед, чтобы Кирилл наконец понял: я не позволю так поступать со мной и моей дочерью.

Я действительно пошла наверх. Прижимая к себе Лили, чтобы успокоить, вбежала на трясущихся ногах по лестнице, цепляясь одной рукой за перила, чтобы не упасть, не рухнуть под гнетом всего, что на меня обрушилось. Устроив дочь на постели, стала поспешно кидать в чемодан вещи первой необходимости – все, что могло понадобиться Лилиане и немного одежды для себя.

У меня были некоторые средства, чтобы продержаться первое время и понять, как действовать дальше. Хотя сейчас казалось, что единственное, чего я хочу – это никогда больше не видеть человека, сломавшего всю мою жизнь.

Я уже направлялась с чемоданом в одной руке и Лили в другой на выход, когда дверь спальни распахнулась и весь проем занял своей мощной фигурой Кирилл. Он быстро осмотрел меня, словно оценивал обстановку и брови его сурово сдвинулись на переносице при виде полностью забитого чемодана.

Мы встретились глазами и он сухо уточнил:

– Далеко собралась?

– Не вижу смысла здесь оставаться, – выпалила в ответ. – Ты ясно показал нам, что…

– Конечно, ты можешь уйти, – перебил он, скрестив на груди руки. – Но только так, как ты пришла в этот дом. То есть – без всего.

Мое сердце резко оборвалось и замерло, словно предчувствуя, что он добавит дальше:

– В том числе и без Лилианы.

Глава 16

– Я не позволю…

Мне хотелось прокричать, проорать, провопить эти слова, но голос от пережитого шока, ощущения нереальности всего происходящего, упал до жалкого шепота.

Я не могла поверить, что это правда. В голове никак не укладывалось, что передо мной сейчас стоит тот же самый человек, что холил и лелеял меня последние два года, ограждал от малейших проблем, защищал от любых неприятностей, словно я была хрупким, бесценным цветком. Нет, в нем не осталось сейчас ничего от того, с кем я делила жизнь и кто клялся мне в любви…

Впрочем, нет, не мне. Юле. А я была больше ему не нужна…

И все же… я машинально шагнула к мужу ближе в безотчетном желании встряхнуть его, сорвать с лица незнакомую безразличную маску, понять, что где-то там, за этой жестокостью, еще живет, существует, дышит тот, кого я любила… Тот, кто не поступил бы со мной так… И мне лишь нужно найти его, настоящего, за наслоениями чуждых личин…

Но это была лишь иллюзия. Моя рука дрогнула в желании протянуть ее навстречу мужу, словно я была бродяжкой, просящей подаяния, но тут же замерла от понимания бесполезности просьб и слез, от ощущения безысходности.

Я лишь крепче прижала к себе дочь, уверенная в этот миг только в одном: я ни за что и никому не позволю ее отобрать.

– Я не отдам Лилиану, – прокаркала вновь прорезавшимся голосом – чуждым, резким; вкладывая в одну эту фразу все свои силы, кидая вызов сопернику, намного меня превосходящему во всем.

Он сцепил челюсти в ответ и показалось, что в этот момент сам с собой вел непонятную мне борьбу. Кроме этого жеста ничто не выдавало его эмоций, разве что руки: пальцы мелко, едва заметно подрагивали, будто он едва сдерживался, чтобы не запустить их в волосы, или не растереть ладонями лицо… Словно я была врагом, перед которым нельзя показать слабости.

– Тогда не делай глупостей, – проговорил он твердо, но в голосе сквозила усталость. – Обещаю, мы поговорим обо всем, когда ты успокоишься…

– Успокоюсь?! – сорвалась я мгновенно. – Ты лгал мне, пытался выставить сумасшедшей, ты предал меня, а теперь практически делаешь из меня пленницу! Да я больше никогда не смогу чувствовать себя спокойно в твоем доме и в твоем присутствии!

На щеке его дернулся мускул, будто я задела своими словами какой-то чувствительный нерв. Во мне возникло дикое желание наговорить ему таких же жестоких вещей, как и он – мне. Заставить его страдать, заставить почувствовать себя таким же разбитым, уничтоженным, несчастным…

Но злые фразы не шли с губ. Внутри мучительно, отчаянно болело и все попытки превратить обиду в слова просто захлебывались в горе, которое было сейчас сильнее ненависти.

– Об этом я и говорил, – кивнул Кирилл, не глядя на меня, будто это было для него непереносимое испытание. – Мы оба… не в состоянии сейчас вести нормальный диалог. Вернемся к разговору завтра, а пока…

– А где твоя драгоценная Юля? – перебила я его с ранее несвойственной мне едкостью. – Уже воцарилась в своем прежнем дворце?

– Она ушла.

– Это было ее желание или твое?

– Софи, я же сказал… все разговоры – завтра.

Я только теперь заметила, что за цементной холодностью, что он выставил перед собой, как щит, прятались чувства, которые он старался скрыть, затолкав поглубже. Однако я успела узнать его достаточно, чтобы заметить: в облике его появился какой-то надлом, будто Кирилл за прошедшие с момента появления Юли полчаса пережил настоящий апокалипсис. Неужели его настолько потрясло возвращение той, кого он так безумно хотел? И куда делась радость, всколыхнувшаяся в нем при виде нее и причинявшая такую боль мне?..

– Ты не выглядишь счастливым, – произнесла задумчиво. – Что, она снова тебя бросила? – выплюнула следом, не в состоянии сдерживаться.

Хотелось, чтобы он прямо здесь, прямо сейчас понял: мы с этой женщиной совершенно разные. Чтобы немедленно осознал, что сделал своими собственными руками, чтобы пожалел об этом. Чтобы до него дошло, кого он теряет и кого ради…

– Я же тебя практически боготворила, – добавила сдавленно, сквозь подступающие слезы, которых даже не замечала. – Делала все, что ты хотел. Любое твое желание становилось моим тоже. А что для тебя сделала она? Что такого она сделала, что ты готов гнать меня прочь, как только она переступила порог?!

Я знала, что все эти слова – напрасны, даже жалки. Но все внутри настолько болело, настолько горело адским огнем, что вырождалось в потребность выбить из бесчувственной глыбы напротив меня хоть какие-то эмоции, хоть какую-то толику небезразличия… вывести на откровенность, которой он всеми силами избегал.

Раздался жуткий звон – это Кирилл запустил вазой со столика в стену и сотни осколков разлетелись в разные стороны, как наши с ним жизни.

– Я. Сказал. Поговорим. Потом, – отчеканил он снова и вздрогнул, когда Лили вдруг заревела – надрывно, горестно, во весь голос…

– Я буду спать