Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да вы никак патриоты — удивился Алеша, — места хорошо знаете?
— Забегали, — уклончиво хмыкнул Демьян.
Пока они вели эту неспешную беседу, радостно гомонящий поток внес их в городские ворота, протащил по узкой улочке и выплюнул на широкую площадь, в центре которой подле минарета стоял большой шатер, крытый цветным войлоком и коврами. Вокруг шатра — ограда, расцвеченная затейливыми узорами. На длинном шесте над шатром раскачивался белый конский хвост.
— Интересно, чему так узкоглазые радуются? — пробормотал Алеша.
— А ты у абыза поспрошай, — посоветовал Косьян, — вон, видишь, стоит? Их хану из Бухары прислали — проповедовать веру Магомеда. Они все знают.
Алеша, рассекая толпу, двинулся к одетому в черный, опоясанный белым платком халат худощавому старику, ориентируясь на его белоснежную чалму.
— Уважаемый абыз, не подскажете, что здесь происходит?
— Неверная собака! — взвизгнул старик. — Не можешь отличить почтенного муллу от абыза, а...
— Можно, я его зарэжу? — спросил с плеча своего друга Ара, выдергивая кинжал.
Старик дикими глазами посмотрел на пернатого джигита, деловито пробовавшего остроту заточки на волосах кунака. Кинжал был острый. Лезвие смахнуло черную прядь, просвистев рядом с ухом Вано.
— Ара, зачэм тэбэ этот старый, выживший из ума ишак? — начал урезонивать друга колдун, пытаясь засунуть его к себе за пазуху.
Ара активно сопротивлялся:
— Нэт, я хочу его зарэзать!
Мулла взвизгнул и ринулся в сторону шатра. Пробиваться было трудно. Толпа была очень плотная, и, что интересно, она, как и Ара, активно сопротивлялась. Ему ставили подножки, исподтишка давали пинка, смыкались крепкой стеной и к шатру не подпускали.
— Они все знают, — Косьян вздохнул, — но не говорят. А еще их тут не любят.
— За что?
— Да тут народишко школам поклоняется, а эти гады их разбивать заставляют...
— Идала бей, не страсна, — вступил в дискуссию старый круглощекий татарин, притиснутый толпой к команде Алеши, — мы идала палка бьем, када ахота плахой.
— А что страшно? — тут же начал мотать на ус Алексей.
— Чик-чик эта... которая детка делать. Наса улуса чик-чик делай не хосет.
— Обрезание! — дошло до Алеши. — Ну а тут-то сейчас что происходит, зачем столько народу со- гнали?
— Праздник, аднака. Хана Хучума сказала: сначала казнь, потом праздник. Хана Хучума бочка кумыс дает.
— Одну?
— Адна, адна, — закивал татарин.
Алеша посмотрел на море голов.
— Упьетесь. Кого казнят-то?
— Русска батыра...
Алеша ринулся вперед. Его верная команда, усердно работая локтями, копями и клювами, поспешила следом, и, только пробившись в первые ряды, они увидели приговоренных. Царевич Елисей лежал на земле, привязанный за руки и за ноги к четырем коням. Рядом валялся Вервольф Вольфович. Лапы его были намертво прикручены к четырем вбитым в землю колышкам, морда плотно завязана шелковым платком, чтобы не гавкал и не осквернял слух правоверных мусульман и прочих идолопоклонников, не успевших проникнуться духом истинной веры и прелестями «чик-чик». Около него суетился толстый палач, деловито смазывая бараньим жиром гладко оструганный, заостренный с одного конца кол, периодически примеряя его к хвосту главы оппозиции Лысой Горы.
— От, блин! — Мозг Алеши усиленно начал шуршать извилинами. Юноша прекрасно понимал, что шансов справиться со всей этой толпой у него нет, но сдаваться не собирался.
Полог шатра распахнулся, и четыре накачанные фигуры с натугой вынесли на площадь громадный, высокий трон, отделанный резьбой из моржовой кости, малиновым бархатом и золотом. На троне восседала сухонькая, сгорбленная фигурка великого хана Хучума. Как только трон опустился на землю, из-за него неспешно вышел седобородый досточтимый ахун — главный советник хана. Слуги поспешно расстелили у подножия трона ковер, на который он с достоинством и уселся.
Хан махнул ручкой:
— Мурза Чангул, огласи приговор.
Из толпы приближенных вышел еще один седобородый старец в пестром халате, развернул свиток и трубным голосом провозгласил:
— Правоверные! Этот неверный, русский батыр Елисей, четырежды оскорбил нашего великого хана, наместника Аллаха на земле, да продлятся его дни!
— Чьи дни?! Аллаха или хана?! — дерзко выкрикнул Алеша.
— При чем здесь Аллах?! — возмутился мурза. — Хана, конечно!
— А-а-а... — Алеша понимающе кивнул, проверяя, как катана выходит из ножен.
Елисей приподнял голову, посмотрел на брата. Глаза царевича стали круглыми.
— Не надо, уходи, — одними губами, еле слышно прошептал он.
— Вах! — загомонила толпа.
— Четырежды!
— Первое оскорбление, — дождавшись, когда толпа угомонится, продолжил мурза, — залез в его конюшню и попытался украсть любимого коня хана, чистокровного аргамака шибергамских кровей, по преданиям выведенного далекими предками хана из элитных пород арабских скакунов...
— Я так думаю, что из смеси бульдога с носорогом может получиться только Конек-горбунок или дворняжка! — Алеша явно нарывался, игнорируя отчаянные знаки побратима.
Мурза недовольно взглянул на наглеца, однако сдержался и продолжил:
— … но великий хан его прощает!
— Вот это другое дело! — обрадовался Алеша.
Мурза, решив, видать, на реплики Алеши не обращать внимания, поделился сокровенным:
— Сами понимаете, все с этого начинали: и Тимур, и наш великий хан... по молодости...
— Это мы понима-а-аем!
— Да-а-а...
— По молодости-то...
— Второе оскорбление: научил свою собаку таким страшным словам! Она нашему хану такого наговорила! Я даже повторять боюсь! Одно только слово «валюнтаризьм» чего стоит...
— В моем ханстве, — проскрипел Хучум, — попрошу не выражаться!
— Прости, о великий! — Мурза стукнулся лбом о землю. — Вырвалось! Так хочется узнать, что ж это такое — валюнтаризьм?!
Вервольф, придушенно повизгивая, начал извиваться на земле. Ему явно не терпелось пояснить, но мешала повязка, плотно стиснувшая челюсти.
— Продолжай. — Хан недовольно махнул ручкой.
Мурза вскочил и с энтузиазмом заорал во всю глотку:
— Хан и на этот раз его прощает, ибо глуп отрок и неразумен, а потому — что с него взять, тем более с его собаки?! Третье оскорбление: этот русский батыр с одного удара поверг лучшего воина хана, но и это не страшно. Сами знаете, Дебил-оглы всем уже надоел...