Чужак был волком, сильным, как бык, и гибким, как пардус.

Чувствуя, что силы уходят, как вода в песок, Добрыня началберечь их, прижал щит, двигался мало, не наступал и не пятился, выжидал удобногослучая для страшного и быстрого удара, чтобы разом закончить затянувшийся бой,но еще больше показывал всем видом, что уже нащупал такое уязвимое место вобороне врага и вот-вот ударит, уже изготавливается…

Чужак в самом деле ощутил неладное, Добрыня заметил, какдвижения стали чуть скованнее, топор двигается не по такой широкой дуге, отчегоудары сразу стали слабее, щит тоже прижат к туловищу…

Красный распухший шар солнца коснулся темного как уголь краяземли. Они дрались на кровавом закате, багровые лучи зловеще играли на металледоспехов, и те казались залитыми кровью.

В небе пронеслась, шурша крыльями, стая мелких птах. Ихпронзительный крик был единственным, что нарушило страшную тишину, прерываемуютолько частыми ударами железа по железу да хриплым дыханием.

Он все чаще промахивался. Чужак под его ударами стоял какскала, а потом Добрыня без страха, но с облегченностью понял, что вот и насталтот день, который предрекал демон. Но только он не считает, что смерть впоединке ужасна и отвратительна…

Должен был последовать страшный, сокрушающий удар топором,от которого разлетится шлем вместе с головой, но все три мутных силуэта наместе чужака раскачивались на месте. Прогремел мощный голос:

— Да буду я проклят… если победа моя не будет честной!

— Сражайся, трус… — прохрипел Добрыня.

Чужак отступил на шаг, топор опустился, затем с размаху ушелв землю до середины обуха. Чужак показал растопыренные пальцы:

— Передышка!

— Оп-пять? — прохрипел Добрыня.

Чужак сказал зло:

— Ты, презренный, хочешь украсть у меня заслуженнуюпобеду?.. Какая честь сразить не спавшего ночь да еще подстрелившего для менязайца? Ты, поди, еще и сон мой охранял, чтобы я отдохнул как следует? Комаровгонял? Дабы на тебя честь и слава, а мне стыд и поношение?

Секира выскользнула из пальцев Добрыни. Последнее, что онпомнил, — это небо, что встало на ребро, вздыбившаяся земля, залитоекровью и потом лицо чужака.

В усталое тело от земли, из воздуха вливалась мощь. Ончувствовал, что уже способен поднять коня и бежать с ним версту, но лучше быэтот конь был не его жеребцом, да чтоб без седла и седельных мешков…

Потянулся, суставы затрещали. Еще не открывая глаз, ощутилсладкий запах костра, жареного мяса, по аромату определил — птичье,поспешно сел, разлепляя сонные глаза.

Костер догорал на том же месте. На прутьях истекалиароматным соком две крупные птичьи туши, он сразу узнал молодых гусей, уженагулявших жирок, но не успевших перетопить в тугие мышцы и жилы.

Чужой богатырь полулежал с другой стороны костра. Глазапокраснели от бессонницы, на щеку прилипли хлопья пепла. Он бесцельно тыкал вдогорающие угли прутиком, не столько для дела, а чтобы, как догадался Добрыня,не дать себе заснуть.

— Ешь, — буркнул он хрипло, — и набирайсясил. Нет славы забить усталого да голодного. А я способен с тобой справиться ис таким. Нажратым.

— Спасибо, — ответил Добрыня. И хотя он помнил,что о нем идет слава как о самом вежественном, не зря же именно его посылали ссамыми сложными поручениями к чужим кесарям, но сейчас так хотелось сказатьчто-нибудь в духе воеводы Волчьего Хвоста, чтобы зубы заломило как от ледянойводы. — Так звать того дурня, чьего коня я возьму в заводные? Доспехи,пожалуй, снимать не буду, посечены моей секирой знатно…

Он разрывал гуся, обжигая пальцы о горячее мясо, жадновонзал зубы в брызгающее соком белое мясо.

Богатырь сказал с презрением:

— Меня зовут Батордз! Ты со страхом будешь повторятьэто имя, когда тебя поволокут твои гнусные демоны в нашу преисподнюю!

Он резко встал, не желая общаться с врагом. Добрыня видел,как этот богатырь, которого звали так странно, сел на седельный мешок ипринялся водить камнем по лезвию секиры. Звук получался негромкий, нострашноватый, от него холодела кровь и шевелились волосы на загривке.

От горячего мяса тепло разливалось по всему телу. Мощьнарастала, руки перестали чувствовать усталость. Мелкие косточки трещали накрепких зубах, сладкий сок брызгал на язык и нёбо.

Грохот от ударов железа по железу сотрясал степь нанесколько верст. Звери, надрожавшись за двое суток, покидали норы и уводилидетенышей на новые места. Птицы перестали высиживать птенцов. Даже змеи иящерицы уползали от страшного места, где два закованных в железо гигантаутаптывают землю до плотности камня.

Место, где шел бой, постепенно опускалось, вбитое ихтяжелыми шагами. Они дрались в широком котловане, а края все повышались. Солнцевышло из-за края, мучительно долго жгло головы и плечи с зенита, затем медленноушло на другую сторону, а яму закрыло тенью. Небо из синего стало алым, багровым,наконец, на нем проступили первые звезды.

Они все еще держались на ногах, но секира и топорвыскальзывали из вспотевших пальцев. Добрыня видел только двигающиеся силуэтыи, даже подними секиру, не знал бы, по какому нанести удар.

— К черту… — прохрипел Батордз. — Отдохнемночь… утром продолжим!

— Отдохнем, — услышал Добрыня свой сиплыйголос. — Но утром не продолжим, а… закончим!

Утро было бледное, хмурое. Костер погас, от земли тянулосыростью. Добрыня замерз, зубы стучали, тело сотрясала стыдная для мужчиныдрожь. Приходилось спать и на снегу, но сейчас измученное тело, все вкровоподтеках, с побитыми мышцами и порванными жилами, отказывается даватьтепло из своих глубин, спешно заращивает раны и все не может зарастить…

Рядом послышался стон. Чужак скорчился, исхудавший, правуюсторону лица закрыло синюшным цветом. Глаза не видно под вздувшимсякровоподтеком. Бровь разбита, запеклась кровь, а на вязаной рубашке в двухместах коричневая корка, где секира все-таки просекла доспехи.

Он едва не вскрикнул, поворачивая голову. В шею словнокинжал воткнули, позвонки скрипят и задевают один за другой. Его доспехи лежатбесформенной кучей, побитые и посеченные так, что теперь разве что кузнецу наподковы. Засохшая кровь на правом плече, рука не слушается, как чужая, колет вбоку, там разрез, но ранка легкая. Уже затянулась. Если не делать резкихдвижений, то не откроется…

Он стиснул зубы, дотянулся до веточек, бросил на то место,где оставалась кучка серого пепла. Хлопья взлетели, он попробовал раздуть, стояна четвереньках, но не мог согнуться от боли в пояснице. Лег на бок, подул,угольки слегка покраснели, но пришлось дуть изо всех сил, прежде чем затрепеталпервый огонек.