Я гораздо менее забавен, чем Лора, есть отчего прийти вотчаяние.

– Вас-то каким ветром сюда занесло, Макс?

Увольнительная на берег, в порядке поощрения от триждыкраснознаменного журнала «Полный дзэн», сказать об этом Тинатин непредставляется возможным.

Это – не забавно.

– Пришел посмотреть, что делают конкуренты.

– Бенсимон – ваш конкурент?

– Ну не совсем. Я не снимаю девушек из мира fashion. :Следующий вопрос должен исходить от Тинатин – что-то типа «У вас нет на этоденег?» или «Тогда что же вы снимаете, Макс? Юношей из мира BDSM?».

Но Тинатин молчит. Выкручивайся сам, бэбик.

– Я не снимаю девушек из мира fashion. Мне этонеинтересно.

Тинатин молчит.

– Моя специализация – мелкие животные, погибшиенасильственной смертью.

– Мелкие животные?..

Приподними же бровь, Тинатин!

– Суслики, сурки, крысы, которые попали под разделочныйнож, кошки, которые попали под асфальтоукладчик… – меня несет. – Кончинаптиц в линиях высоковольтных передач – вообще отдельный повод для фотосессии…

– И что потом?

– А что – потом?

– Что потом вы делаете со снимками?

– Дарю хорошеньким девушкам на День святого Валентина.

Я жду реакции Тинатин – хоть какой-нибудь: удивление,растерянность, гримаса легкой брезгливости тоже бы подошла. Но Тинатинбезмятежна.

– Вас интересуют только животные? – Голос Тинатинбезмятежен так же, как и она сама. – А люди, погибшие насильственнойсмертью, не интересуют вас совсем?

То, что происходит в следующую секунду, не поддаетсяникакому объяснению: Тинатин целует меня в губы. Нет, не так: Тинатин целуетменя.

В губы.

Еще мгновение назад нас разделяло добрых полтора метра,никак не меньше, когда же она успела приблизиться?.. Впрочем, совсем не этоволнует меня, совсем не это, – в конце концов, об этом можно подуматьпозже, оставшись в гибельном одиночестве. А заодно и о том, как она разглядела,что глаза у меня разные, – не снимая своих проклятых очков; и пятно крови(если оно и было) на галстуке – как ей удалось определить его цвет?

Ее губы.

Они лениво скользят по поверхности моих собственных губ, ине помышляя нырнуть поглубже, никаким сертификатом по дайвингу здесь и непахнет, о запахах вообще речи не ведется. Ее губы – не соленые и не сладкие, вних нет ни остроты, ни горечи, с тем же успехом можно было бы целоваться спластиковым стаканчиком. Определенно, это самый странный поцелуй в моей жизни,сам факт его существования бессмысленней, в нем нет и намека на светлоебудущее, на прогулки поддождем, на смятые простыни и кофе по утрам, на покупкугорного байка, диггерство и посещение религиозных святынь Ближнего и СреднегоВостока. В нем нет и намека на откровения о бывших любовниках, детских болезняхи юношеских фобиях, «я так хочу тебя, лифт – самое подходящее место, только незабудь о резинках» – совсем не тот случай. Совсем не тот поцелуй.

Совсем не тот. И все же, все же…

Мне страшно подумать о том, что он когда-нибудь кончится.

Но пока он и не думает кончаться, в пластиковом стаканчикенеожиданно появляются дыры, их края оплавлены, что-то не так.

Тинатин не целует, хотя видимость поцелуя все ещесохраняется, она водит жалом (скорпионьего хвоста?); она снимает, считываетинформацию – но ей приходится жертвовать и частью своей. Не думаю, что ей такуж нравится жертвовать, это побочный эффект любой тактильной близости, скоторым необходимо мириться, как с неизбежным злом.

Оба моих века склеены – верхнее-нижнее, верхнее-нижнее, лишьв картинках, проносящихся в темноте перед ними, ни единой монтажной склейки,что это? прошлая жизнь Тинатин, ее фантазии, ее ночные кошмары – точноопределить жанр невозможно, вот если бы на моем месте оказался Жан-Луи… Черт,если бы на моем месте сейчас оказался Жан-Луи – я бы просто-напросто убил быего… «А люди, погибшие насильственной смертью, не интересуют вас совсем?»

Интересуют ли они саму Тинатин?

В картинках, проносящихся в темноте, перед моими сомкнутымивеками, – не ответ, лишь часть ответа. Все ответы скрывает волшебныйфонарь, тот самый, трансформировавшийся впоследствии в «кино – это и правда 24кадра в секунду», именно так я привык думать. И нет никаких причин, чтобы ястал думать иначе, даже теперь, когда вместо волшебного фонаря передо мнойболтается пластиковый стаканчик с дырками. Сквозь них и просматривается частьответа: залитая кровью ушная раковина (кому она принадлежала?), мертвый зрачок(как давно он мертв?), скорчившаяся фигура – ноги подтянуты к животу, как уэмбриона, лужа под ней – кровь, формалин?.. У меня кружится голова, а губыдевушки, еще секунду назад такие плотные, такие осязаемые, вдруг перестаютсуществовать.

Она и сама перестает существовать – я готов поклясться вэтом!..

Фотография на стене напротив: не Тинатин, но и не Наоми, неКристи Терлингтон, всего лишь урбанистический пейзаж, складки домов вполузабытом стиле «courreges-look»[13], – фотография настене напротив просматривается великолепно. Появись сейчас Лора – я увидел быдаже частички туши, осыпавшиеся с ее ресниц. Но Лоры нет, хотя заявленные еютридцать секунд давно прошли. Или – и не думали начинаться?

Лоры нет.

Два сортирных бодигарда – вот что я вижу вместо Лоры и – чтоеще нелепее – вместо Тинатин. Два сортирных бодигарда и плейбой с разнымиглазами между ними.

Я ошибся, у него не разные глаза – самые обыкновенные, вмасть друг другу, никакой дисгармонии, никакого неудобства, вот только когда яошибся – сейчас или тогда? И на плейбоя он не похож, разве что на младшегобрата capungo, более удачливого, более респектабельного, без привкусаамфетамина на языке, без пороховой гари на ладонях – костюм от «Brioni» противселедочного хвоста. Троица дефилирует мимо меня, инцидент у оскалившихсяписсуаров забыт напрочь, да и кто бы стал на нем циклиться?.. Циклюсь обычно я,и по более ничтожным поводам, повод находится и теперь:

затылки.

Затылки у всех троих выбриты одинаково тщательно, сто кодному: так же тщательно выбриты у них подмышки, а грудь и вовсе выщипанаиорданской нитью – беспроигрышный вариант для pipi-party с полной обнаженкой иссаньем на танцпол в финале вечерины.

Ненавижу таких типов.

А этих, сорвавших показательный поцелуй Тинатин, втройнененавижу, чтоб вы сдохли, гребите отсюда подальше, сукины дети!..

Приступ ненависти проходит так же внезапно, как иначался, – бодигарды и их владелец исчезают из поля зрения – этово-вторых. Во-первых же (что делает второй и все последующие пункты совершеннонеобязательными) – Тинатин возвращается ко мне.