– Я думаю, это кровь. Вам нужно замыть пятно.

Быстрая улыбка – настолько быстрая, что мне удается уловитьлишь тень; как будто кто-то, сидящий внутри девушки, молниеносно протыкает еегубы ножом и прячет нож за голенище – улыбка тотчас же зарастает. Так зарастаютмочки ушей или место, бывшее когда-то культовым Вудстоком: плющ и шиповник впустых глазницах Дженис Джоплин, сквозь их заросли не продерешься.

Шиповник, дикая роза – вот на что похожи ее губы! Толькосунься – и пара-тройка царапин тебе обеспечена. Или того хуже – глубокий порез,кровь можно остановить лишь с помощью перекиси… кстати, девушка что-то говорилао крови.

Она надо мной издевается. Надо мной, галстукомдушки-Брэндона и – опосредованно – над самим Брэндоном. Скосив глаза, яисследую поверхность галстучной ткани и не нахожу никакого пятна, она надо мнойиздевается, вот сучка! Правда, вне поля моего зрения остается узел.«Кристенсен», или как там его. Если предположить, что загажен именно он… Да нетже, черт возьми! Любые пятна исключены, я не проливал на себя коктейль «Проверьширинку», Лора не стряхивала пепел со своего мундштука, г-жа Паникаровская нелобзала меня ярко накрашенными губами, а ее capungo не орошал струей избензозаправочного пистолета. Любые пятна исключены.

– Замойте пятно, Макс.

Вот уж не думал, что она запомнит мое имя! И мнебезразлично, куда она его сунет через минуту – в копилку, где валяются десяткидругих имен, вперемешку с неактуальными сейчас венгерскими форинтами и жетонамидля игровых автоматов, или вовсе выбросит из головы. Мне безразлично.

Мне не безразлична она.

Я понимаю это, стоя перед писсуаром в сортире и тупо глядяна свое отражение в зеркале. Никакого пятна нет и в помине, хренов «кристенсен»чист. Такими же чистыми были помыслы бедолаги Брэндона перед посещениемзлополучного итальянского ресторанчика в Рино, меня самым скотским образомнакололи. Опрокинули, развели, как дауна, впервые вломившегося в интернетовскийsex-чат, малыш Пи может многое про это рассказать.

Очки я оставил бы на сладкое.

Я снял бы их в последнюю очередь, уже после трусиков (еслиона носит трусики), лифчиков она не носит стопудово, слишком уж хорошопросматривались соски. Странно, что я зациклился не на них, а на кольце, ноочки были бы заключительным аккордом в любом случае. Добраться до ее глаз – всеравно что войти в нее.

Войти в нее.

Никакой порнокартинки не получается. Вызвать ее в воображении– как два пальца об асфальт, раньше, с любой другой цыпочкой, у меня этовыходило на раз, теперь же что-то пробуксовывает. Я не могу представить ее вкойке. То есть проблем с самой девушкой не возникает, как не возникало проблемс Монро, Бардо и Сильвией Кристель, пара мягких фильтров и полуторачасовойгрим, оставляющий от целлюлитных растяжек одни воспоминания. Проблем с девушкойнет, проблема во мне.

Я влюблен.

Открытие, достойное писсуара, в который я все еще мочусь. Неэту ли правду жизни изо дня вдень описывает в своих срамных историях Пи? Яотчаянно влюблен.

Тип, пристроившийся рядом (я даже не заметил, когда он успелнарисоваться), искоса смотрит на меня, а Лора еще имела наглость утверждать,что пиписьками здесь не меряются. На педрилу он тоже не похож, как и набрутального мачо, обыкновенный мужик лет сорока – сорока пяти. Хрен бы с ним,но что, если это и есть один из спутников девушки? Или, что хуже, –единственный ее спутник? Одна лишь мысль об этом обдает меня холодом.

– Ну что еще не слава богу? – спрашиваю я.

Ему не сорок, он значительно моложе – если зеркало, вкотором он отражается, не врет. И я готов поклясться… Я готов поклясться, что иу него разные глаза! Чувства, которые меня одолевают, – детская обида,детская ревность и вполне взрослое желание вломить ему в грызло. Досегодняшнего вечера фишка с карим и зеленым принадлежала только мне, стоиловыпустить на волю одну темнокрылую бабочку и одну ящерицу цвета морской волны –и все, дело было сделано. Цыпочки оказывались подо мной без всякихдополнительных усилий.

– У вас галстук испачкался, – наконец-то выдаеттип.

Теперь я впадаю в тихую ярость, иначе как сговором это неназовешь. Наверняка тип и девица завалили на пати теплой компанией и теперьстебутся над простаками в модном стиле флэш-моб.

– У меня шла носом кровь, – поясняю я, хотя типвовсе не ждет пояснений. – Шла носом кровь. Вот он и испачкался.

– Проблемы?

Хороший вопрос. До сегодняшнего вечера, до той самой минуты,как я расшиб лоб о непроницаемые очки девушки, никаких особых проблем у меня небыло.

– Высокое давление, – ничего умнее мне в голову неприходит.

– Бьюсь об заклад, что вы даже не знаете, как выглядитаппарат для измерения давления.

Пари в сортире – это что-то новенькое.

– Бьюсь об заклад, что ваш член меньше моего. –Только теперь я замечаю зрителей на заднем плане: два бритоголовых ублюдка,подпирающих дверь.

Их лица по-младенчески безмятежны, собственно, они и естьмладенцы, связанные незримой пуповиной с типом у зеркала; стоит хозяину пальцемшевельнуть – и они раскроят мне череп. Ничего личного, раскройка черепов идет вих контрактах отдельной строкой, не исключено, что за нее полагаются премии имолочные продукты на вес. Зря я ввязался в этот никчемный разговор.

– У вас точно проблемы.

Убить меня не убьют, повод слишком ничтожен, но вывескупопортят однозначно. Прикрыв глаза в ожидании, я мысленно начинаю подсчитывать,во сколько мне выльется ремонт вывороченной челюсти и замена половины зубов,черт, я же видел этот фильм – «Никогда не заговаривай с незнакомцами», дажевставил относительно него свои дежурные пять копеек.

Слабое утешение, все мои мелкотравчатые истории начинаютсякак «Нескромное обаяние порока», а заканчиваются как «Господи, за что мне это?»[8] минус канареечная гомосексуальность. Плюс бутылка пива в полномодиночестве. Лучше – две.

Что-то никто не торопится бить мне морду.

Пора уже выпустить их – одну темнокрылую бабочку и одну ящерицуцвета морской волны. Что я и делаю, тут же обнаружив, что сердобольного козла –кем бы он ни был – рядом со мной нет. Нет и его зашморганных телохранителей.

А я по-прежнему стою в сортире, еще больше влюбленный, чемтри минуты назад, у тебя и правда проблемы, бэбик. Впрочем, от одной я могуизбавиться прямо сейчас.

Галстук засранца Брэндона.

Он не понравился девушке, которая понравилась мне. Мне нужнобыло сделать это раньше, много раньше (не тогда, когда мой дражайший папашасобирался повеситься на собачьем поводке, а мамаша подбадривала его громкимикриками, держа в руке зажигалку, – оба были пьяны в хлам). Не тогда. Мненужно было сделать это, когда девушка сказала мне: «Замойте пятно, Макс». Снятьпроклятый галстук и сунуть в карман – всего и делов.