Но никаких звуков из динамиков телевизора не раздалось. Шар глаза чуть-чуть покачивался на экране вправо-влево, и Воронков поймал себя на том, что сам начинает покачиваться в том же ритме.

Ну, это уже слишком! Он попытался вскочить, но ноги словно превратились в безвольные протезы. Не понимая, что происходит, Сашка попробовал двинуть рукой — точно такое же ощущение. Словно нервные импульсы от мозга к телу терялись где-то по дороге, да и сам мозг тоже…

Вместо злости или хотя бы испуга Воронковым все сильнее и сильнее овладевали сонливость и апатия, причем было это вовсе не страшно, а даже приятно. Покойно и хорошо было смотреть на этот глаз и покачиваться вместе с ним, вправо-влево, вправо-влево, все замечательно, все прекрасно…

Трескучий звук удара распахнувшейся под порывом ветра форточки и звон посыпавшегося стекла вывели Сашку из транса. Вместе с ветром в комнату ворвался резкий, острый очень свежий запах, который не хуже нашатыря довершил дело — к мыслям вернулась прежняя ясность.

Глаз на экране остановил свои движения и недобро прищурился, так что Воронков сразу же вспомнил: точно такое же выражение было у тряпичной куклы, когда та в первый раз посмотрела на него с чайника.

Не думая, что он делает и что за этим последует, Сашка через силу поднял оружие и нажал на спуск.

Руку с пистолетом подбросило чуть ли не выше головы — расслабленные мышцы не сумели сдержать силу отдачи.

Но свое дело выстрел сделал: сквозь звон в ушах Сашка расслышал новый звон осыпающегося стекла, теперь уже из разбитого кинескопа, а еще от изуродованного телевизора до него донесся звук, напоминающий короткий, утробный и глухой стон.

Воронков еще раз попытался подняться на ноги, и теперь ему это сделать удалось, правда, со второй попытки.

Из разбитого телевизора, оттуда, где был экран, На лакированную поверхность тумбочки стекала тягучая жидкость, которая могла бы сойти за мед, если бы мед мог быть пронизан тонкими струйками фиолетового и ярко-зеленого цвета.

«Гадость… — Сашку передернуло, и он брезгливо отошел назад, добавив с кривой улыбкой. — По крайней мере, видно, что я с ума не сошел… А то сидел бы и гадал — что ж такое приснилось, что в ящик палить начал?»

Доказательство нормальности Воронкова продолжало медленно собираться лужей на полу, аккурат рядом с пятном, оставленным протечкой.

«Как бы Джой не вляпался…» — обеспокоился он и обернулся к подстилке.

Джой лежал с открытыми глазами, ничего не видя и ничего не слыша, покачивая головой в знакомом ритме. Сашка охнул, кинулся к собаке и принялся тормошить ее, дергать за уши, но пес оставался словно под действием наркотика. Тогда он в панике схватил Джоя за роскошную гриву на шее, волоком перетащил в ванную и, перевалив собаку через край прямо на замоченные с утра джинсы, включил холодную воду.

Первые несколько секунд колли не реагировал, но потом завизжал так, словно из него живьем делали шапку, и рванулся прочь.

Сашка не стал его удерживать под краном, но и из ванной выпускать не стал.

— Сидеть, дурень! А ну кому сказал! — строго прикрикнул он, и Джой, обиженно поскуливая, послушно уселся на ванный коврик, а Воронков отправился наводить порядок.

За это короткое время запах пороха в комнате уже почти рассеялся, да и тот, другой, резкий, но приятный, почти перестал ощущаться. Жижа — останки глаза (?) — собралась на полу аккуратным овалом, а на пластмассе продырявленного телевизора и на полировке тумбочки от нее остались матовые следы, словно по ним провели мелкой шкуркой.

«Вот ведь дрянь, — подумал Воронков, — так ведь может и пол разъесть…» — Почему-то опасения за сохранность паркета оказались для него сейчас на первом плане, а мысли о том, чем было все происшедшее и почему оно было именно здесь, как-то не особенно и волновали. То есть волновали, конечно, но в мозгу как будто сработал предохранитель, защищающий его от окончательного срыва и перенаправляющий внимание на что-либо привычное и объяснимое. Собирая жижу тряпкой на швабре — руками дотрагиваться не хотелось, — Сашка не столько поражался ее невероятному происхождению, сколько раздумывал над тем, цел ли пол и можно ли будет потом ведро использовать, а вдруг ведь и его проест. Кислота там, наверное, какая-то, химия…

«И кстати, о химии, — продолжал думать Воронков. — Раз уж мой бред оставил за собой вещественное доказательство, можно устроить расследование по всем правилам. Вдруг хоть что-то прояснится…»

Он не очень-то представлял себе, чем может помочь химический анализ жижи и что он будет делать с его результатами, но тем не менее бросил уборку и принялся звонить Козе.

Тот поднял трубку после доброго десятка гудков и, услышав «Привет, Серега, это Вороненок…», сонно ответил:

— Ты что, нарочно полуночи ждал? Раньше никак позвонить не мог?

— Да, не мог. Козя, ты извини, но тут такое дело… — Воронков запнулся, представив себе, как он будет сейчас рассказывать непроснувшемуся человеку про глаз в телевизоре и рыцаря на мотоцикле, и сказал просто:

— Мне с тобой завтра встретиться нужно. Потом все объясню, но действительно нужно…

— Ну вот завтра и звони в отдел… Весь день там буду. Все, нет? — И, не дожидаясь ответа, Козя бросил трубку.

Джой в ванной весь извелся, но выпущен был, только когда Воронков окончательно стер с пола жижу и аккуратно смел все осколки стекла.

На паркете после лужи осталось заметное темное пятно, и Сашка, решив, что береженого бог бережет, швырнул в ведро заодно и тряпку, которой вытирал пол.

Немного поколебавшись, он надел самодельную портупею, пристроил под плечо пистолет и лишь потом накинул куртку — свою вторую и предпоследнюю из имеющихся в гардеробе. Конечно, если в таком виде прихватит припозднившийся патруль, то оправдаться — дескать «нашел, несу сдавать» — уж точно не получится, но после всех событий дня и вечера вылезать на улицу безоружным не хотелось.

Да и вообще выходить, наверное, не стоило, но идея оставить тягучую гадость дома до утра показалось Сашке еще менее привлекательной.

Он без приключений добрался до мусорного контейнера и швырнул в него ведро вместе с содержимым, не переворачивая.

«Вот подарок кому-то… — думал Воронков, возвращаясь. — На полигоне твердых бытовых отходов, а попросту на свалке, тоже ведь свои смотрители есть!»

Возвращаться с улицы домой оказалось не менее неприятно, чем выходить.

Остановившись на секунду перед дверью, Сашка понял, что боится входить: а вдруг там окажется еще какой-нибудь…

Наблюдатель.

И заставить себя повернуть ключ в по-прежнему упирающемся замке оказалось непросто. В какую-то секунду Воронков уже был готов повернуться к двери спиной и сбежать, но в квартире радостно залаял все еще запертый в ванной Джой, и Сашка понял, что нет там сейчас никого, кроме четвероногого узника совмещенного санузла.