Сашка слез со скамейки и пошел навстречу другу.

— Знаешь, птица-Вороненок, на что твой рассказ похож? — поинтересовался Козя, выслушав историю с черным рыцарем и глазом в телевизоре, — только не обижайся, ладно? Все это здорово похоже на то, как я на третьем курсе первый и последний раз в жизни косяк забить попробовал. Мне потом ребята объясняли, что травка некачественная попалась и вместо кайфа чернуха пошла, еще попробовать предлагали. Только я потом даже просто курить не мог — помнишь, я резко так бросил?

— А то я сам не понимаю, что звучит как полный бред! — Воронков все же слегка обиделся, хотя и ожидал что-то подобное услышать. — Но раз так, откуда я вот эту дрянь взял? — Он потряс в воздухе баночкой с пробой. — Не из прудов же своих ботинком начерпал?

— Ладно, ладно, не кипятись. Посмотрим, что там у тебя. Извини, мне бежать надо, а ты пока что… Ну, поосторожней надо быть, что ли!

Быстро хлопнув Сашку по руке, Козя к проходной действительно побежал легкой трусцой, а Джой сделал вид, что хочет его догнать и поймать.

— Спасибо за совет, — сказал Воронков хлопнувшей двери со стандартным трафаретом «НИИ требуются…», который по нынешним временам выглядел как нетактичная насмешка.

«Надо быть поосторожней… Ясен пень, что надо! Только толку… Вчера — тоже ведь зеленого света ждал, и что вышло? Вот, например, сейчас: поеду обратно на троллейбусе — а в него КАМАЗ впечатается. Пойду снова через ТЭЦ, а там тоже что-нибудь такое, например засада партизанская. Улицами побреду — сосулька с карниза упадет. А коли на сосульки не сезон, значит, сам карниз свалится.

Здесь сидеть останусь — так у них в НИИ бак с каким-нибудь ипритом-люизитом лопнет… М-да, мысль интересная. Как там у Высоцкого на эту тему?»

И Сашка спел про себя, беззвучно шевеля губами в такт строчкам:

«Но не лист перо стальное — грудь пронзило как стилет.

Мой диагноз — паранойя, это значит — пара лет!»

Джой с интересом заглянул ему в лицо, видимо, пытаясь разобрать, что бормочет хозяин. Воронков скомандовал «Рядом!» и направился домой, решив пойти той же дорогой через дырки в заборе: один раз прошло гладко, пройдет и второй.

Какими на самом деле должны быть симптомы мании преследования, Сашка, конечно же, не знал, но очень надеялся, что его поведение сейчас не похоже на поведение психически больного. Хотя полностью нормальный человек так себя вести точно не стал бы: время от времени Воронков оглядывался назад, проверяя, не следуют ли по пятам новые «кредиторы», на перекрестках, как дурак, дожидался зеленого света независимо от наличия транспорта, а потом бежал, словно пересекая какой-нибудь Бродвей в час пик. Дойдя же до ТЭЦ, он не стал лезть в заборную дыру сам, пока первым сиганувший в пролом Джой не вернулся целым и невредимым.

Тропинка обогнула угол турбинного зала, нырнула под толстую плеть трубопровода и повела Воронкова вдоль свалки металлолома.

Мания или не мания, но если кому-то он нужен, то этот кто-то может вполне засесть хотя бы вон за той порыжелой цистерной на коротких ножках. А кроме как мимо нее, тут не пройти…

«Эх, висел бы под плечом „Мангуст“, может, и не мучили бы дурацкие мысли!» — досадливо воскликнул про себя Сашка, и в ту же секунду трусивший впереди Джой остановился и тихонько зарычал.

В щели между землей и брюхом цистерны угадалось какое-то движение.

Воронков быстро оглянулся, приметив подходящую железяку, поднял ее и пару раз кинул из руки в руку. Да, не томагавк Оцеолы, но сойдет.

— Ну? — негромко спросил он. Тот, кто прятался за цистерной, передвинулся к ее краю, потоптался на месте, а потом вышел на тропинку.

«Вот так засада!» — Воронков чуть было не рассмеялся в голос.

Дорогу ему загораживал помятый мужичонка, с редкой седой щетиной на лице. Замасленный ватник, шапчонка а-ля почтальон Печкин, солдатские галифе с кирзачами — то ли бомж, то ли местный слесарь в рабочей одежде.

Но при всей привычности образа что-то в мужичонке было не то, только вот что? Сашка с деланной беспечностью покачал у бедра железяку, шагнул было вперед и вдруг вновь остановился, поняв, что в облике «слесаря» было непривычным.

Глаза.

Глаза этого человека были словно нарисованы на круглых эмалированных кусочках жести и уже потом вставлены в глазницы.

Смотрели эти ненастоящие глаза недобро, и теперь Воронков этот взгляд узнал.

«Так… Значит, ребята куколками баловаться перестали и взялись за дело серьезно!» — подумал он, и тут же сообразил, что так ему следовало подумать еще вчера, разглядев пустые зрачки «жениха» с экзотическим пером.

Кого конкретно надо подразумевать под «ребятами», Сашка сейчас не задумывался — не до того.

С этим бы разобраться.

Он на секунду скосил глаза: рыжая грива Джоя была встопорщена, клыки обнажены — пес тоже ничего не забыл.

— Ну? — повторил Воронков уже громче, ощущая, как в его душе страх превращается в злость.

«Слесаря» словно скрутило. Он бухнулся на колени и резво пополз к Воронкову, вытянув руки и истерически выкрикивая, а вернее сказать, «вывизгивая» бессвязные слова:

— Отдай! Продай! Что хочешь проси! Все будет! Денег миллион! Миллиард! Не губи! Спаси! Продай! Иди сюда!

Сашка отшатнулся — он ожидал чего угодно, но только не этого. Джой тоже явно был озадачен, хотя и продолжал стоять в угрожающей позе.

А «слесарь», не доползши до Воронкова метров двух, бухнулся ничком и продолжал кричать примерно то же самое куда-то под себя и вниз, словно желая доораться до шахтеров. В такт крикам его тело содрогалось, как в припадке.

— Мужик, ты чего… — нерешительно произнес Сашка и чуть было не двинулся его поднимать, но «слесарь» на секунду поднял голову, и снова по нервам, как ножом, полоснуло знакомым омерзительным ощущением. Словно внутри извивающегося на тропинке человека сидел кто-то и с холодным змеиным интересом смотрел на мир через его глаза.

Воронков шагнул в сторону, вляпавшись при этом в покрытую радужной масляной пленкой грязь, и обошел продолжающего бесноваться человека стороной.

Тот попытался подняться, но вдруг замолк и, словно выключенный, повалился обратно наземь. Сашка попятился, но тело человека, или кем там «он» или «оно» было, продолжало оставаться неподвижным.

До дома Воронков добрался практически на автопилоте, совершенно не воспринимая окружающее. Ощущение опасности сделало его чувства настолько обостренными, что сознание отказалось обрабатывать весь объем поступающей в мозг информации и предоставило заниматься этим подсознанию. Поэтому, когда гулко хлопнула дверь квартиры и напряжение отпустило, Сашка словно вынырнул из тумана.

— Как же я домой-то шел, а? — он помотал головой, пытаясь вспомнить.

Из всей обратной дороги память сохранила только один эпизод: тетка на лавочке, пустая коляска и беспечно разгуливающий вокруг нее ребенок. Сашка проходил мимо, и в этот момент лицо ребеночка стало серьезным, бровки нахмурились, и, указав пальчиком прямо на него, младенец громко и отчетливо сообщил: