и национальному гению надлежащее всестороннее направление, нормально и в славе раскрывающей народные жизненные силы; когда культурные люди не хотели знать, что такое Евангелие, жили задачами и потребностями плотской, душевной жизни, религиозную церковную стихию отодвигали от себя в удел духовенства, монастырей, да еще простого народа, и таким образом, отстраняли себя от той всеосвящающей и всепобеждающей, единственной спасительной в мире силы, которой является Православие, Христова Истина, и чрез то ослабляли в себе национальное чувство. Жизнь того времени в отношении основного христианского закона была почти в таком соответствии, в каком находился бы дом в отношении к строительному закону, если бы его перевернуть крышей вниз, а основанием с полом вверх. Жизнь рухнула и своим падением слишком больно ударила нас, впрочем не так по душе, как по плоти; и то не сразу это восчувствовали, а постепенно. Там уже идет разброска разобранного дома, идет духовный подбор материала для воссоздания того же дома, но на основе искания прежде всего Царства Божия и Правды Его, чтобы на него опирались и им проникались и стены с крышей, совершается в личном смирении при сознании только «днесь», но с силой Божией, не снявшей еще со строителей безбожных «Фараонов». Но из Зарубежья часто несется крик к строителям-исповедникам: «Кто вас поставил строителями Церкви? Не так вы строите, стройте по нашему указанию». Конечно, работа от этих криков не остановится, дом созидается, настанет время войти в него, уже освященный действительно великими до кровавого пота трудами, но нужно и эмиграции приложить к тому свой труд, чтобы быть духовно не чуждыми в новом доме Православной Церкви. Доселе, кажется, если я не ошибаюсь, многие и очень многие из наших зарубежников мечтают прежде всего воссоздать на родине «все прочее», а при нем «искание Царства Божия и Правды Его», восстановление России и на нем величие Православия, а не наоборот. Такое не только понимание задачи, но главным образом в соответствие с этим настроение душ не отдалит ли вожделенное время, вступление в обетованную землю? Ведь Христос желает и ищет в нас спасения душ, а потом уже обещает Он и земное благополучие. Извращение Его воли не будет ли противлением Духу Святому? Правда, в огромной созидательной духовно-земной работе невозможно расположить две стороны ее в хронологической последовательности, так чтобы сперва создать одно, а потом другое; труд воссоздания совершается совместно, но все же наибольший действительный, а не показной наклон душ строителей должен быть в сторону «искания Царствия Божия и правды Его», ибо невозможно одинаково работать Богу и мамоне (Мф. 6, 24).

Я слишком уклонился в сторону от описания «Недели в Патриархии». Но ведь духовная жизнь не всегда подчиняется строгой последовательности.

Мы остались в купэ вдвоем. Ночь. В окно ничего не видно. Я отдался себе. Мысль моя то возвращалась в только что оставленную Патриархию, то забегала вперед, в предощущаемую Ковну, в зарубежье. Возвращаюсь я с «того света», со многими новыми крупными фактами из жизни Матери. Меня забросают вопросами: что и как там? Все скажу. Фактам поверят, в этом я не сомневался, ибо я иерарх и не стану измышлять их, как это делают враги нашей Патриаршей Церкви. Но восприимут ли их в том освещении, в каком они восприняты мной чрез личное вхождение во внутреннюю жизнь тамошней Церкви, путем личных бесед, в которых всегда отображается непосредственность жизни, чтением актов, в которых представлена действительная история ее. Это гораздо труднее задача. Прежнее воззрение на соотношения церковной жизни и государственной в русской эмиграции не совсем изжито. И не потому ли еще доселе ощущаются почти свежими нанесенные революцией разного рода раны? А ведь «у кого что болит, тот о том и говорит». Все другое мало входит в нашу душу. В таком настроении часто и слушая, воспринимаешь по своему, по иному, и читая, усвояешь не то, что написано. Мне тогда вспомнилась одна из многих бесед с митрополитом Сергием. Речь шла об его известной декларации 1927 г.

– Что особенно взволновало русскую эмиграцию в вашей декларации – это ваши слова: «радости и успехи власти, – наши радости и успехи, а неудачи – наши неудачи». – Вы не можете себе представить, какое негодование возбудили в ней эти слова против вас, – сказал я ему, прохаживаясь с ним в его келлии. Он остановился, вскинул на меня свой пристальный взгляд и с едва заметной на лице улыбкой, спросил меня:

– А вы читали мою декларацию?

– А как же? Читал.

– Там ведь нет тех слов, какие вы мне приписываете. Там есть: «радости и успехи нашей родины – наши радости и успехи, неудачи ее – наши неудачи». Если будет в нашей родине неурожай, голод, повальные болезни, кровавая междоусобица, ослабляющие наш народ, то, конечно, этому народному горю мы не будем радоваться. А если под управлением Советской власти страна наша будет преуспевать, богатеть, улучшаться, то мы этими успехами нашей страны не будем огорчаться, как радуются и огорчаются враги Советской Республики. Но, разумеется, если в стране нашей станет увеличиваться неверие, Церковь будет преследоваться, мы не можем этому радоваться, как об этом заявлено мной в письме от 1/14 марта 1928 года. В своих верованиях и чаяниях мы стоим твердо. И не у вас только по своему заграницей прочли это место декларации, нашлись такие и здесь, у нас. Ко мне обращались они с вопросами: – что это значит? Пришлось им выяснить письменно».

Я немного смутился. Хотя я лично не придавал существенного значения этим словам декларации, если бы они и были выражены в редакции, усвоенной эмиграцией, потому что я и сам их так воспринял, но невольно подумал: что же это? Или в заграничной печатной декларации неверно передано это место, или сам митрополит Сергий старается истолковать в примирительном смысле неудачно сказанное?

– А так ли это, простите, Владыко? – спросил я.

– Прочтите сами, если сомневаетесь. И он достал печатную декларацию, нашел то место: «читайте!»

Действительно: «Мы хотим быть православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской родиной, радости и успехи которой – наши радости и успехи, а неудачи – наши неудачи»…

Тогда это несколько изменяет дело.

Вспоминается мне и другой разговор с митрополитом Сергием о «лояльности» заграничного клира к Советской власти. Я лично никогда не придавал предложению митрополита Сергия особого нежелательного для церковного дела смысла, а просто видел в нем одно желание митрополита, чтобы эмигрантский клир ни в церковных, ни в других публичных выступлениях не затрагивал большевиков, как политическую власть, дабы не дать им