в общем выражении высказал свой правильный взгляд на безбожную, только что взявшую в свои руки управление страной власть: «Вразуми и укрепи всех, иже во власти и возглаголи в них благая о Церкви Твоей и о всех людях Твоих».

Воплотить же его в жизни, выявлять его в действительности – уже самым существом дела возлагалось на только что восприявшего Высшую Церковную Власть Святейшего Патриарха Тихона. Но на такой духовный подвиг он мог найти себе силы только в истинной «соборности» Церкви, когда православный народ с иерархами восчувствует духовную потребность в объединении канонической Истиной, соединяющей его с Вселенской Церковью, и будет искать ее в живом носителе ее, каноническом Патриархе. Этого как уже сказано, сперва не было. Поэтому и Патриарх Тихон в своем первом послании (1918 г. 19 янв.) явился не выразителем церковного взгляда на власть, – он ее не коснулся, при виде величайшего смятения и разрушения Церкви и родины «явными и тайными их врагами», но выявителем болезненно-горького чувства, крика пораженного небывалым горем своего сердца и благомыслящей части народа. «Властью данной нам от Бога запрещаем вам приступать к тайнам Христовым, анафематствуем вас, если вы только носите еще имена христианские и хотя по рождению своему принадлежите к Церкви Православной», – со всей решительностью объявлял он всем в своем послании к Церкви. Однако этот удар, не касаясь власти по существу, не затрагивал и прав ее церковных, ибо во главе ее стояли или безбожники или бывшие христиане, ставшие безбожниками. Анафема относилась к забывшим совесть и разум русским православным, но и здесь она теряла свою силу, будучи безличной, общей. Скорее всего она явилась предохранительным средством для людей еще не потерявших страха Божия. Такого же характера были и последующие его послания, например, по поводу заключения большевиками Брест-Литовского мира, Совету народных комиссаров (25 окт. 1918 г.). Как обращенные к безбожникам, они в прямом смысле не были Архипастырскими посланиями, а скорее, с обезглавлением государства, воплем к Богу печальника Русской земли, а вместе с тем громким откликом потрясенных душ благоразумной части народа, в котором она могла найти своему горю хотя некоторое успокоение: «есть наша совесть – это Патриарх; пусть его не послушают, но он говорит и еще скажет за нас». Только при господстве чувства и могли вылиться такие неопределенные слова касательно важнейшего предмета: «Не наше дело судить о земной власти; всякая власть, от Бога допущенная, привлекла бы на себя наше благословение, если бы она воистину явилась «Божией слугой» на благо подчиненных и была «страшная не для добрых дел, а для злых». Конечно, Патриаршего благословения на дела беззакония не могло быть, но и беззаконнующая власть все же Божие попущение. Впрочем, этот оборот речи у Святейшего был не столько выразителем существа Истины, сколько моральным аргументом для обращения к комиссарам с увещанием: «Ныне же к вам, употребляющим власть на преследование ближних и истребление невинных, простираем мы наше слово увещания: отпразднуйте годовщину своего пребывания у власти освобождением заключенных, прекращением кровопролития, насилия, разорения, стеснения веры; обратитесь не к разрушению, а к устроению порядка и законности, дайте народу желанный и заслуженный отдых от междоусобной брани»… Сказать тогда народу с полным убеждением: «Несть власти, аще не от Бога»… было бы ослепительным светом, от силы которого он мог пожалуй отвратить в сторону еще свой не готовый к тому духовный взор, а от Патриарха, невольно охваченного силой чувства, при наличии окружающих условий, потребовалось бы необычайное величие духа: необходимы были подготовка для первого и личный подвиг для второго. То и другое сделали узы нашего Первосвятителя. Появление живоцерковников и других канонических отщепенцев дали толчек к кристаллизации в народе «соборности», свободного чрез личный опыт при воздействии Духа Божия, опознания канонического возглавления, канонической Истины, важнейшего условия для восприятия и Истины вероучительной, как бы она ни была высока, ибо и каноническая и вероучительная Истина – от одного и того же Духа Истины, руководящего к спасению. А невинные узы за Истину Христову только углубили ум Патриарха в постижении ее и укрепили в ней его волю.

Патриаршие узы легли гранью между прежней его церковной деятельностью и будущей, между взглядом его на советскую власть прежним, и созревшим в заключении. Открывалась борьба не с внешней властью, хотя бы даже в форме протеста великого отца вместо народа против бесчинств ее, или в форме обвинений, а борьба за Церковь, за ее канонические и вероучительные устои, под которые стали подкапываться при содействии советской власти разные церковные отщепенцы, сперва поломавшие каноническую ограду Церкви, а потом, в неизбежной последовательности, коснувшиеся и догматической ее стороны.

Митрополит Агафангел, за насильственным отстранением Святейшего Тихона от управления Церковью, приняв от него заместительство, в виду всесторонней разрухи жизни, а может быть и предвидя свое заточение, в своем послании от 5-18 июля 1922 г. дал иерархам почти полное право на самостоятельное управление, «соображаясь с писанием, священными канонами впредь до восстановления Высшей Церковной Власти». Это право должно было выявить каждого иерарха кто он? Останется ли в истинной церковной свободе, в «соборности», в указанной ограде, или уклонится в самочиние, личный рационализм? Начиналось свободное осознание себя, очищение соборного иерархического лика. К выходу из заключения Патриарха в достаточной степени выявилась как факт «соборность» народа, по крайней мере в столицах и других крупных центрах народной жизни и иерархического сословия. Освобожденный из уз Патриарх приступил на этой церковной, свободно созданной основе к собиранию Церкви, приведению ее не к компромиссному соединению разнообразных новых образований, но к единству на основе канонического возглавления и проистекавших оттуда последствий, при надлежащем разграничении того, что «кесарево» и что «Божие».

Как Великий Господин Российской Церкви, в котором, вследствие уничтожения большевистской властью Священного Синода, по воле Всероссийского Собора и существу первосвятительского служения, сосредоточилась вся Высшая Церковная Власть, в своей краткой грамоте к Церкви, данной еще из узилища Донского Монастыря (6 дек. 1922 г.), назвав «Высшее Церковное управление» антихристовым учреждением, анафематствует его, а выйдя из заключения, уже в своем послании (15 июля 1923 г.) он называет его и всю его иерархию безблагодатными, а оставшихся верными «Богоустановленному порядку церковной жизни призывает оказать ему содействие в деле умиротворения Церкви», а – поползнувшихся в настоящем веке лукавствия и чрез признание незаконной власти, волею и неволею, или неведением, отпавших от церковного единства и благодати Божией, умоляет сознать свой грех, очистить себя покаянием и возвратиться в спасающее лоно Единой Вселенской Церкви».

Здесь, таким образом, каноническим Кормчим Церкви торжественно провозглашено, где спасающая Матерь Церковь, и где безблагодатная пустыня, всем указано начало