— Это и моя вина тоже, — с усилием признался Михаил и на его скулах заиграли желваки. — Я… Я любил ее иначе, чем других. Я не хочу перед тобой тут распаляться. Ты слишком ничтожен, чтобы понять. Но Мария. Она была другой. Мы были близки. Ближе, чем должно. Моя противоестественная любовь сгубила её.

Илья напрягся. Мысль заметалась в голове, но он никак не мог её ухватить. Пока она дрожью не прошла по всему телу. Вмиг подбросив его на ноги и заставив закрутиться по пещере волчком, чтобы хоть как-то успокоить эмоциональный всплеск.

Так вот кого ему напоминал все это время Михаил. Копию этого лица он наблюдал двадцать один год своей жизни в зеркале. Да и отчество у Ильи было Михайлович. Слова матери: «Твой отец — ангел» — приобрели новый смысл. Стало обидно за маму и себя. Захотелось закрыть голову руками, отмахнуться от этой догадки. В горле засаднило, и на глаза выступили слезы, он поспешно сглотнул ком. Хотелось сказать Михаилу о чем-то важном, но о чем, он так и не смог сообразить, поэтому лишь зло упрекнул:

— Если так любил, что же не спас?! Отчего не был рядом?

— Если бы я знал, что моя любовь способна породить такое! Если бы я знал, что за существо у нее зародилось, как паразит во чреве. Я бы убил тебя во младенчестве. Но я не знал!

— Или не хотел знать? — с горечью покачал головой Илья.

Михаил подорвался с места и, яростно сжав кулаки, подскочил к Илье. Илья ответил напускным равнодушием, мол, бей. И Михаил вдруг отступил, сник, забормотал оправдываясь:

— Я не мог… Я должен был служить высшей цели… Тогда не понимал, что высшая цель и Мария — это одно и то же! Я не мог ослушаться отца. Я думал, что если оставлю Марию, у неё появится шанс на новую жизнь, нормальную, человеческую, счастливую. Я не знал о нефилиме. Она мне не сказала, что беременна, когда мы прощались. Избегая дальнейшего искушения, я согласился, чтобы отче укрыл её от моего взора. Я был в неведении…

— И как же ты прозрел? — Илья слушал, и было так паршиво, что на каком-то моменте он просто абстрагировался и перестал пропускать рассказ через себя.

— Мир стал разрушаться. Рай умирал, а ангелы превратились в обезумевших чудовищ. Я искал источник и вышел на тебя. К этому времени Мария была уже мертва, а то, что осталось от неё, дожирала тварь, живущая внутри тебя. И хоть сейчас ты ловко замаскировал его, я знаю, что ты есть на самом деле!

Илья закрыл глаза. Хаос его души. Вспомнилась Аня, её робкая улыбка, её тепло и как он умер, убивая Лёху. А потом вновь маму и порезы на её руках. Измученную им маму. И он отчетливо ощутил себя тварью. Уже слишком поздно — этого не исправить, это невозможно искупить — он замучил и убил собственную мать.

От Михаила ему не будет пощады. Он уже приговорен, а это всего лишь условность. Церемониал, чтобы потом Михаил смог сказать себе, что все случилось по справедливости. Он настолько в этот момент все понял про Михаила и себя, что сделалось нестерпимо одиноко, так одинока может быть только тогда, когда подходишь к концу. Он, как загнанный в угол щенок, может лишь, доигрывая отведенную ему роль, побольней укусить напоследок свой хвост.

Он посмотрел на архангела сверху вниз и с ненавистью, адресованной и себе, и ему, выдохнул:

— Ты виновен не меньше меня. Если бы ты был рядом — все бы обернулось иначе!

— Да, я убил бы тебя намного раньше, выродок! — с ответной ненавистью заверил Михаил.

— Видимо весь в тебя пошел!

Михаил инстинктивно сделал шаг назад. Нимб над его головой нервно замигал, глаза налились тяжелым золотом. Он тряхнул головой и, умерив свою цветомузыку, процедил:

— Нет, ты ошибка природы. В тебе нет ничего ни от меня, ни от Марии. Ты сбой в мироздании.

Опять прокрутилась через голову вся жизнь. Итог её очевиден. Приговор вынесен — осталось только смириться. И нет разницы, что судья виновен не меньше, а то и больше самого Ильи. Это никак не искупит всего того, что сделал он. Не смоет кровь на его руках, не очистит совесть, не вернет тех, кто мертв по его воле. Стало так тошно, что выход, предлагаемый Михаилом, показался самым простым и правильным. Укол копья и нет его. И нет всей этой канители вокруг и внутри него.

— Так что же ты медлишь? — с издевкой поинтересовался Илья. — Разве она не заслужила, чтобы за нее отомстили, а не жевали тут сопли?! Я готов! Ну, где там твое копье?! Камон, хватит пытаться остаться чистеньким?!

— Без тебя разберусь, щенок!

Копье появилось в руках архангела, но тут же исчезло.

— И? — нетерпеливо поднял бровь Илья.

Вот сейчас он был готов, он этого даже хотел, но рука правосудия не спешила, а силы ждать его уже кончились.

— Теперь, я уверен в своей правде, — покачал головой Михаил. — Ты как-то замаскировал свою истинную суть.

— Ну, естественно, не всем же подряд её предъявлять, — насмешливо изрек Илья.

Он знал — отпираться бесполезно, бесполезно уверять, что он не понимает, что имеет в виду под истинным и ложным в его сути архангел. Смертный приговор давно вынесен и промедление — мучительно.

Но архангел его, кажется, уже не слушал. Нимб над его головой почти потух, как будто перегорела лампочка — он весь ушел в себя, очевидно решаясь на что-то. И сейчас Илья до рези в глазах узнавал в этом человеке себя. И то, что он в нем сейчас видел, не предвещало для Ильи ничего хорошего.

Михаил поднял на Илью взгляд. Илье показалось, что посмотрел архангел с жалостью и даже как-то виновато. Михаил покачал головой.

— Нет, я не стану тебя уничтожать, я верну тебя бездне, — вынес приговор Михаил, в руках архангела появились кандалы с цепями. — Ты отправишься в тот хаос, что породил. Это будет справедливо, а значит — даст надежду на спасение тем, кого ты погубил. Это вернет все назад.

Илья мало понимал, но много чувствовал, что выбивало его из привычного равновесия. Лишь одно было ясно наверняка: если Хаос — это то, что он ощущал в себе почти всю сознательную жизнь, то он ни за что не вернется в него по доброй воле. Быть уничтоженным это одно, но совсем другое —