сержант гвардии Левашов услышал треск, показавшийся ему подозрительным. Обойдя дом, он увидел, что из-под дома вываливаются большие каменные плиты. Немедля он побежал разбудить воспитателя великого князя Николая Наумовича Чоглокова и сказал ему, что фундамент дома опускается и надо поскорее вывести всех из дома.

Чоглоков с Левашовым принялись всех будить. Петр Федорович быстро надел халат и выскочил из дома, и думать забыв о своей молодой супруге. Екатерина же, не нарушив приличий, не могла выйти из дома неодетая, и сборы заняли время. К тому же она вспомнила, что в соседней комнате спит ее нелюбимая камер-фрау Мария Крузе. Как бы ни была ей неприятна эта женщина, Екатерина не могла оставить ее в опасности и побежала ее будить. Когда дамы были готовы выбраться из дома, лестница уже обрушилась. Спас их Левашов: подняв Екатерину на руки он передал ее людям, взобравшимся на развалины и так, на руках, ее вынесли из разваливающегося дома.

Далеко не все выбрались из дома невредимыми, некоторые были ранены обваливающимися кирпичами и бревнами, падавшей мебелью, а троих лакеев и еще шестнадцать человек прислуги, спавших в самых нижних помещениях, завалило насмерть.

Оказалось, что домик тот был построен осенью, когда уже наступили заморозки, и фундамент дома был не вполне надежен. Зная об этом, архитектор велел поставить в первом этаже двенадцать временных столбов, чтобы поддерживать потолок до тех пор, пока дом не даст усадку. Он вынужден был уехать и запретил до своего возвращения прикасаться к этим опорам. Однако, когда управляющий узнал, что великий князь и княгиня должны жить в этом домике, то, несмотря на распоряжение архитектора, приказал выломать эти временные опоры, так как они портили вид. Это нарушило распределение тяжести, и весной, когда почва оттаяла, фундамент дома осел, и все здание сползло по склону холма.

Екатерина отделалась несколькими синяками и большим страхом, ей даже пришлось пустить кровь. Однако рассказывать обо всем произошедшем в присутствии Елизаветы Петровны было нельзя, дабы не волновать государыню, которая предпочитала находить во всем произошедшем очень мало опасного. Ей никто не перечил, за исключением искренне напуганной Екатерины и самого Алексея Разумовского, который был расстроен до слез.

Как проходили ночи молодой супружеской четы?

Из девочки-подростка Екатерина превратилась в привлекательную девушку, и, само собой, у нее возникли взрослые желания. В отличие от мужа, пренебрежительно относившегося к судьбе династии, она сознавала необходимость продолжить род. Но Петр Федорович вовсе не беспокоился о рождении наследника.

Великий князь ложился спать рано. Но, оставаясь наедине со своей супругой, он не выказывал к ней никакого влечения, а предпочитал играть с ней в куклы. Порой Екатерина смеялась над этим его увлечением, но чаще ее это изводило и беспокоило. Долго спустя великая княгиня, рассказывая сии подробности, прибавляла: «Мне казалось, что я годилась для чего-нибудь другого».

Чтобы доставить себе больше развлечений зимой, великий князь выписал из деревни восемь или десять охотничьих собак и поместил их за деревянной перегородкой, которая отделяла спальню от огромной прихожей. В перегородке были щели, запах псарни проникал в спальню, и молодая женщина страдала от вони.

Потом великий князь придумал устраивать ночью маскарады. Он заставлял наряжаться и плясать слуг и фрейлин своей супруги, а сам играл на скрипке и тоже подплясывал. Екатерина, хоть и была вынуждена надевать костюм, выпросила у мужа разрешения тихонько дремать на диванчике.

Любил Петр устраивать и театр марионеток. Но самым большим его развлечением было подсматривать интимные секреты императрицы. Однажды он додумался просверлить дырки в заколоченной двери, которая отделяла его комнаты от покоев Елизаветы Петровны. Чрез эти дырочки он принялся наблюдать, как обедала императрица, как обедал с нею обер-егермейстер Разумовский в парчовом шлафроке, и еще человек двенадцать из наиболее доверенных императрицы.

Петр Федорович не только сам подсматривал за венценосной тетушкой, но также позвал своих приближенных насладиться этим зрелищем, а затем и фрейлин своей жены. Пригласил он и Екатерину, однако благоразумная молодая женщина категорически отказалась подсматривать, да вдобавок и высказала супругу все, что думает о его затее, приказав своим женщинам немедленно покинуть комнату.

Конечно, все дошло до Елизаветы. Она устроила племяннику строжайший выговор, напомнив, как об уважении, которое должно испытывать к помазаннице Божьей, так и о несчастной судьбе сына Петра I. Припомнила она и суровые нравы Анны Иоанновны, отправлявшей подобных насмешников в крепость.

Екатерина была страшно смущена. Но Елизавета милостиво проговорила:

– То, что я говорю, к вам не относится; я знаю, что вы не принимали участия в том, что он сделал, и что вы не подсматривали и не хотели подсматривать через дверь.

Эта глупая выходка привела к тому, что надзор за великокняжеской четой стал еще строже. Канцлер Бестужев-Рюмин составил очень строгую инструкцию великому князю, как следует себя вести, а что категорически запрещено. В частности, под запрет попало кривляние во время службы с церкви: Петр Федорович обожал передразнивать пожилых придворных и даже священников.

Но все же несмотря на свою глупость, несмотря на нелепые выходки и другие недостатки, Петр Федорович оставался родным племянником Елизаветы Петровны и наследником престола. Заменить его было некем. А вот Екатерина была случайным человеком. Ее в любой момент могли отправить в монастырь, объявить о ее разводе с мужем и заменить другой. И Екатерина это прекрасно сознавала.

Кто же исполнил супружеский долг?

Придворные не понимали, почему молодой, физически здоровый юноша, имея хорошенькую и благоразумную супругу, отказывается исполнить супружеский долг. Посланник Мардефельт сплетничал о «некоторых признаках», не позволявших Петру войти в соитие с великой княгиней. Предполагали, что он страдал фимозом – сужением крайней плоти, препятствовавшим половым сношениям. Операции Петр боялся и долго от нее отказывался. Однако интимная жизнь царственных особ не является их личным делом! Родить наследника или хотя бы формально считаться его отцом было прямой обязанностью Великого князя. Все это очень беспокоило императрицу Елизавету Петровну, однако она долго не догадывалась, в чем беда.

Существует анекдот, что однажды, беседуя с беременной Нарышкиной, свояченицей Салтыкова, императрица со вздохом сказала, что не помешало бы той поделиться с великой княгиней «своей добродетелью». Нарышкина ответила, что это вполне возможно, если бы ей и Салтыкову разрешили действовать. Елизавета попросила объяснений, и Нарышкина поведала ей о состоянии Петра Федоровича. Императрица не только согласилась, но дала понять, что этим они окажут ей большую услугу.

Салтыков тут же занялся поиском средств, чтобы склонить Петра Федоровича к операции. Он устроил ему сюрприз: пригласил того на ужин, куда собрал хорошеньких особ нестрогих правил, которые изо всех сил стремились