Наш мир на удивление тесен. Он очень напоминает коммунальную кухню на сорок хозяек. До сих пор мне везло, и с этими самыми хамелеонами я не сталкивался. Теперь, видимо, придется. Никуда не денешься.

Я глянул на часы, заказал еще кофе и продолжил лазить по Сети. Очень правильно сделал, потому что вскоре вычитал такое, от чего у меня, как любит говорить один приятель из подмосковной Перловки, мигом вспотели зубы и ум стремительно забежал за разум.

— Говоришь, даже не допросили?

— Нет. — Я забросил в пасть пару таблеток, сморщился и запил их водой.

— Уверен? — спросил Мамон, с трудом сдержал зевок и глотнул кофе.

— Абсолютно.

— Объясни, — попросил он.

— Бога ради. — Я прикурил сигарету и с отвращением затянулся. — Чтобы допросить, меня надо было привести в сознание. Я бы это наверняка запомнил.

— Допустим, — сказал Мамон, хотя было видно, что я его не слишком убедил.

— Теперь самое главное. — Я загасил сигарету и отставил пепельницу подальше. — Я знаю, на что способен. Скажи, с тобой когда-нибудь работали с помощью химии?

— Только во время подготовки.

— А со мной не только. — Я очередной раз припал к стакану.

После всего случившегося меня мучил жуткий сушняк.

— Так вот, чтобы я начал болтать, они должны были ввести что-то достаточно сильное. Легкая химия меня не пробивает.

— Значит, ввели.

— Опять не сходится.

— Почему? — упрямо спросил Мамон.

— Да, потому, блин, что я сижу здесь перед тобой и даже пытаюсь что-то растолковать, а не валяюсь в психушке или в морге. Ты хоть представляешь себе, какое послевкусие у серьезных препаратов, даже современных?

— Особенно если ввести их поверх того, чем тебя вырубили.

— Совершенно верно. — Я достал платок и принялся вытирать лицо.

Последние пару часов я как раз и испытывал то самое послевкусие. Меня бросало то в жар, то в холод. Мне постоянно хотелось пить, голова шла кругом.

— Теперь все понятно?

— Все. — Мамон откинулся на стуле и потянулся. — Кроме одного.

— Слушаю.

— Почему в таком случае ты до сих пор жив?

— А что сам думаешь?

— По-моему, все это отдает какой-то опереттой.

— У меня сложилось такое же мнение. — Я не выдержал и зевнул во всю пасть. — Ладно, поговорили и будет. Операция продолжается.

— Вынужден запросить подтверждение из центра, — решительно заявил Мамон. — Извини, брат.

— Бога ради. — Я опять зевнул. — Пока пойду вздремну. Выяснили, в какой больнице находится парень из группы?

— В госпитале Святой Магдалины, — тут же прозвучало в ответ. — Его наверняка охраняют.

— Да что ты говоришь?

Латиносы неплохие бойцы, стойкие, упорные, отчаянные, порой даже слишком. А вот сторожа из них получаются никакие. Им не хватает элементарной дисциплины и бдительности.

Вот и сейчас здоровяк-полицейский не особо желал стойко переносить тяготы и лишения службы. Он должен был торчать у дверей палаты с единственным россу турист, уцелевшим во время пальбы в пиццерии. Вместо этого распустил хвост у стойки, за которой восседала грудастая медсестра. Та в ответ угощала его кофе, бойко стреляла глазками и потряхивала выпуклостями. Дело стремительно продвигалось к бурному консенсусу в стиле танго.

Я наклонил голову пониже и прокатил мимо них тележку со шваброй, тряпками и прочими полезными предметами. Парочка, занятая исключительно друг дружкой и зарождающимися чувствами, не обратила на меня ни малейшего внимания. Кто и когда вообще смотрит на простого уборщика? Обидно даже.

Чуть поскрипывая колесами, тележка бодро катилась по коридору. Я завернул за угол и осторожно оглянулся. Один, совсем один, как и должно быть. Все-таки уже полночь. Только эти двое воркуют у стойки да сопит как младенец у себя в подсобке худой небритый человек по имени Арсении. Именно у него я одолжил светло-зеленую спецодежду с беджем и тележку с ведрами да швабрами.

Отдохни, честный труженик. Пусть тебе приснится что-нибудь приятное: фигуристая дамочка в коротеньком белом халате, рассвет у моря или пять бумажек по сто американских долларов каждая. Кстати, они ни с того ни с сего обязательно обнаружатся потом в нагрудном кармане твоей рубашки.

Дверь в нужную мне палату, конечно же, была заперта, но настоящего уборщика ничто не остановит. Я покопался в кармане, достал оттуда две проволочки и поочередно вставил их в замок. Господи, чем я занимаюсь? Вроде бы взрослый человек, уже целый подполковник. Как хорошо, что меня сейчас не видят мама и та натуральная брюнетка, которой я накануне прошлой командировки много и интересно рассказывал о собственном богатом внутреннем мире.

За мной сейчас вообще никто не наблюдает. Видео глазки отсутствуют, больные спят, медперсонал занят своими делами, а охранникам на первом этаже вообще на все глубоко плевать. Когда я аккуратно проходил мимо их поста двадцать минут назад, они смотрели по телевизору бокс и с большим знанием дела комментировали то, что происходило на ринге.

Замок еле слышно щелкнул. Я осторожно отворил дверь, вошел, замер, начал вслушиваться и уловил еле слышное сопение в правом углу возле окна. Тусклый луч фонарика пробежал по палате и остановился на человеке, лежащем в койке: загипсованная правая рука, повязка на плече и груди, голова в бинтах.

Санек продолжал мирно дрыхнуть, вернее, старательно и довольно правдоподобно прикидывался, что это делает. Не сомневаюсь, он все прекрасно расслышал. В спецназе принято спать чутко.

— Ну, здравствуй. — Я подошел поближе, остановился в метре от него и подсветил собственную физиономию.

— Пришел добить? — хрипло спросил он и закашлялся.

Между прочим, Санек запросто мог бы попытаться заорать, но не стал, гордость не позволила. Хороший парень, смелый. Если проживет достаточно долго, чтобы набраться опыта, то цены ему не будет.

— Скажешь тоже, — пробормотал я.

Ни на грош он мне не верил и был по-своему прав.

— Тогда вали!.. — Санек довольно подробно объяснил мне, куда, как и зачем.

— Сначала ответь на пару вопросов.

— Подойди, — прошептал он, изобразив полный упадок сил. — Трудно говорить.

У подготовленного бойца, даже раненого, всегда есть шанс, но только один. Чтобы его использовать, надо подманить супостата на расстояние одного-единственного удара. Иногда, говорят, получается.

— А вот и нет, — заявил я. — Не так уж и трудно. У тебя две дырки: в руке и плече. Это все.

— Еще грудь задета, — добавил он. — По касательной.