поискала его в «бегунках и пешеходах» ради интереса и нашла. А «бегунки» – это такой есть паблос, там хозяева всего этого бизнеса обсуждают ненадёжных работников. Рассказывают, кто текнул и при каких обстоятельствах. Сплошной прессинг и угрозы. «Думает, что бессмертный, – что-то вот в таком духе, – мразь, гнида, крыса. Не советуем такого работника». В общем, рабдома – это ещё один персонаж в истории про бездомность, тёмный. С ними лучше не связываться и не иметь никаких дел совсем: очень опасные ребята.

6

У нас рядом с посёлком была станция, с неё ходила московская электричка. Очень она меня манила, я же в Москве ни разу не был. Как-то вот забрался в неё и поехал. Мне хотелось посмотреть храм Христа Спасителя. Когда я первый раз приехал в Москву, я только его и знал. Поспрашивал людей, как туда идти. И пошёл прямо с вокзала. Я его видел издалека, решил, что дошагаю: шагать пришлось долго, я же ещё не очень понимал, как в Москве работают расстояния. Я зашёл вовнутрь, всё посмотрел – уже не по ящику, как я это видел, а своими глазами. Я тогда ощутил божью любовь – очень ярко, сильнее, чем всегда.

А дальше мне нужно было куда-то деться. Москву я ещё абсолютно не знал. Я прошёл мимо Александровского сада и попал на Красную площадь. Посмотрел ГУМ, лобное место, где кидают денежки. По рублю, по пять, иногда бумажки кто-то кидал. Я ещё не думал, что туда залезу. Прошёлся мимо гостиницы «Россия». И вот вернулся обратно по площади, спускаюсь вниз, в сторону нулевого километра. А там стояли бомжи. И среди них был бомж по погонялу Святой, не помню, как его звали. Мы познакомились и как-то с ним договорились, будем вместе собирать эти деньги с Лобного и поделим вечером поровну.

Так весь день и собирали. Когда поделили, время было уже позднее, метро закрывалось. И он мне предложил поехать в подъезд на Сухаревской. Деваться мне было некуда, мы поехали. Закупились едой, выпили. Подъезд был хороший, но холодный, хотя мы спали под батареей. В общем, так я с ним и остался. Мы были всё время вместе, собирали крышки, банки всякие, клянчили деньги, шарились по кладбищам. Армянским особенно: армяне много всего оставляют. Или где Высоцкий похоронен, там всякие яйца собирали в Пасху, водку выпивали.

Однажды он ко мне залез в трусы. Начал онанировать, сосать. В общем, я… Первое время мне было стыдно ему смотреть глаза. Я общался с ним дальше, но я не смотрел – мы никогда не говорили об этом обо всём. Я удовлетворял его желания. Он меня не трахал, нет, просто ласкал и делал мне минет.

Мы с ним поругались как-то раз, я пошёл один на Красную площадь. Настроение было какое-то странное. Мне захотелось посмотреть на площадь с крыши «России». Там забор был между корпусами: я под ним пролез на территорию и по пожарке – на крышу. Красивый вид на самом деле, романтичный, я бы сказал даже. Потом смотрю, а там дверь, которая ведёт вовнутрь – и она не закрыта была.

Пока бродил по коридорам, приметил, что в тамбуре на каждом этаже – летние кафешки. Ночью продавцы в них спали, утром продавали сигареты, выпивку там, все дела. Я залез в одну. Спиздил много денег – ну, кассу. Набрал сигарет. Я туда приходил не один раз. Начали подозревать и смотреть, кто это делает. В общем, меня посадили. Зимой, перед новым годом меня поймали. Я на шестом этаже вынес всё, спускаюсь – смотрю, ещё одна, и хозяева тоже спят. А было уже утро, вот-вот все встанут. Так и вышло: я залез и не успел убежать, меня поймали, вызвали мусоров.

А ещё до кафешек я залазил в номера через окно. Второй-третий этажи. Я долезал по балконам до окна, слушал: там храпят, спят. Потихоньку залезал и всякие лопатники, фотоаппараты, видеокамеры воровал у иностранцев. Но просекли только, что я лазил по кафешкам.

Мне дали срок, я освободился – и снова Москва покорила меня. Бродяжничал, и – опять на Лобном месте – познакомился с одним мальчиком. Тоже с уличным. И этот мальчик снимался на Китай-городе. За деньги. Деньги были нехуёвые, он был универсалом. Симпатичный такой. Это я сейчас говорю «симпатичный», тогда я ещё не понимал красоту мужского пола. И вот он мне сказал, что есть такой Китай-город, там геи. Я и раньше занимался проституцией, ещё до тюрьмы: но не очень знал, как это правильно делать. Первый раз, когда я туда приехал, на Плешку, я даже полчаса не достоял, ко мне подошёл мужчина и снял меня. Помню, что он мне хорошо заплатил. Мы с ним подружились со временем. Я вот ему звонил недавно. У него есть мои фотографии, где я ещё молоденький. Мы много времени вместе проводили, ходили с ним в «Шанс» – это такой клуб был на Беговой, он меня фотографировал. На улице, в ванной, и с писькой.

Я у него спрашивал в четверг: «У тебя осталась ко мне любовь?» Он сказал, что, конечно, осталась. «Только ты, – говорит, – уже не тот Женечка». Его правда, чё.

6.1

Я вроде как подвязалась помочь Жене с документами и с трудоустройством. Мне уже тогда было тревожно, потому что он отличался от ребят, с которыми я раньше работала. С ними тоже бывало по-всякому, и проблемы бывали, но у них когда-то были образ жизни и привычки, к которым они могли вернуться, и наша задача была только помочь всё это восстановить. Ну а Женя вообще очень многих вещей, которые нужны на свете, не знал никогда. Он всю жизнь прожил как-то очень специфически – ему нужно было учиться жить её с самого начала. Я понимала, что это неразрешимая задача, особенно для меня, потому что я рак с горы, а нужен не рак, а рехаб и психоаналитик. Это я умом понимала, но стоило кому-нибудь сказать мне, что Женина судьба предрешена и гроб уже сколочен, а я с имманентным присутствием гроба не борец, я взбрыкивала и возвращалась к безнадёжным Жекиным делам. Я ведь человек без принципов, и единственная существенная для меня разница – это разница между живым человеком и мёртвым человеком. А в этой истории с Женей все её попирали как могли, даже он сам. Помню, как я горячо ссорилась с кем угодно,