подростки, смеясь, закидывали сюда пивные банки, ветер заносил промокшие под дождем обертки, бумажки. В центре стоит старая стиральная машинка, и как она сюда попала – непонятно.

Я скрещиваю руки на груди и медленно поворачиваюсь назад, чувствуя непреодолимую грусть. Но чего я ждала? Почувствовать себя дома здесь, среди заросшего мусора?

«Все потому, что ты не знаешь, кто ты такая», – сказал мне Ф. прошлой ночью.

Ну-ну. Неудивительно, что слово «дом» всегда звучит для меня со скрытым знаком вопроса.

Я правда пыталась. Все эти годы я расспрашивала Ба, но она всегда молчала. О чем я только не мечтала подростком: богатые родители, потерявшие меня и продолжавшие поиски. Или, может быть, я была похищенной принцессой и на крыльцо Книжного меня доставили по приказу узурпатора трона моей далекой родины. Я воображала слезные воссоединения, богатые дни рождения, подарки, обернутые в блестящую бумагу и перевязанные красными лентами.

Потом – письмо. Я все еще вижу его. Оно спрятано, но не забыто.

Ощущаемая пустота мне не в новинку. Просто встреча лицом к лицу с преследующей меня отчужденностью.

С трудом продираюсь сквозь сорняки, снова закрываю ворота, кладу ключ в карман штанов. Тяжелый и холодный металл упирается в ногу.

Что лучше: лишь вкусить или никогда не попробовать? Так ведь говорят: лучше любить и потерять, чем не любить вообще?

Прошлой ночью в саду я снова ожила, отвлекшись от губительной для души фиксации на нашей финансовой катастрофе. Как я могу теперь снова вернуться к безнадежности?

Оставлю этот вопрос на потом. Сегодня – душевная боль, нехватка воздуха в груди, горечь непролитых слез.

Через полчаса, когда я выхожу из горячего душа, в голове всплывает строчка из вчерашнего сна:

Первые издания Ф. когда-нибудь будут стоить золотые горы, вот увидишь.

Стеклянный шкаф на первом этаже, запечатанный и закрытый от посторонних, хранит свои сокровища.

Может, одного из них – или даже всех – хватит, чтобы отсрочить катастрофу? Шкаф стоит у задней стены магазина, поэтому на него особо никто не обращает внимания, но если выставить книгу на продажу в Интернете? Наверняка найдется покупатель, готовый хорошо заплатить.

Переодеваюсь в джинсы и футболку и, несмотря на мой выходной, спускаюсь в магазин.

Лиза как раз заходит внутрь. Она хмурится:

– Дверь была не заперта. Это небезопасно.

– Все в порядке. Я выходила только что, поэтому не закрыла.

– Мне все равно не по нутру, что ты здесь одна, а дверь нараспашку. Тут так-то ценные вещи лежат.

Я улыбаюсь в ответ на ее заботу, хотя ее, кажется, больше волнует товар.

– Как выходной? – Лиза вводит код разблокировки кассы.

Я поднимаю руки, будто сдаваясь под натиском ее сарказма – у меня правда не выходит отдыхать по средам.

– Знаю, знаю, я просто хотела кое-что проверить.

Лиза качает головой:

– Нет, я спросила, как прошел твой выходной вчера.

Я смеюсь:

– Сегодня среда, Лиза. Мне жаль, но до пятницы еще два дня.

Лиза хмурится, смотрит на часы, затем на меня.

– Я не столько вчера выпила. Сегодня четверг. Вообще-то, тебя вчера весь день не было.

Сердце начинает отбивать стаккато, я вынимаю телефон. Дата «Четверг, 31 марта» смотрит на меня, как и серия непрочитанных сообщений от Остина, присланных прошлой ночью.

Ты где?

Затем:

Ты придешь?

Ты забыла про встречу?

Серьезно?

И наконец: Ухожу. Напиши, как прочтешь. Надеюсь, все ОК.

Сложно дышать. В поисках опоры хватаюсь за шкаф. Неужели я весь день провела во сне?

Я пытаюсь вспомнить. Я слишком много выпила? У меня жар?

– Ты в порядке? – Лиза скрещивает руки на груди. – Выглядишь так себе.

Задней частью ладони меряю температуру – лоб холодный.

– Правда? Кажется, все в порядке.

– Тебе, может, взять еще один выходной? У меня все под контролем.

– Нет! Нет, все хорошо. Я… я пойду в офис на минутку.

Дверь закрывается, в окружении стопок несортированных книг я роняю голову на стол.

Думай, Келси. Как такое возможно?

Никак. Это невозможно.

Нет ни единого объяснения, и ничего тут не поделать.

Лиза стучит, затем заглядывает в кабинет:

– Тебе письмо. По-моему, неприятное.

– Спасибо.

Оставшись в одиночестве, я открываю письмо из городской налоговой.

Как и ожидалось, это требование об уплате налога с указанием пени. Однако дальше указана новая информация.

Если я не соглашусь признать решение суда до пятнадцатого апреля, они смогут конфисковать мое имущество и продать с молотка.

Внутренним взором вижу пренеприятную картину: Чарльз Даймонд Блэкбёрн с довольной ухмылкой машет аукционной карточкой, делая ставку.

«Признать решение суда» в данном случае значит выплачивать накопившийся долг в течение долгих десяти лет, не забывая про новые начисления. Но если я просрочу налоги снова, то администрация будет в праве конфисковать все, чем я владею, и я не смогу протестовать. Я не соглашалась до последнего, но до пятнадцатого апреля осталось всего две недели.

Хватит с меня таинственных садов на пустырях. Время действовать.

Я засовываю письмо в ящик и направляюсь в магазин.

Лиза открывает рот, чтобы что-то сказать, но, видя выражение моего лица, решает промолчать.

– Я тут подумала. Как считаешь, сколько мы можем выручить за них? – Я подхожу к стеклянному шкафу и просматриваю названия книг.

Фолкнер, «Когда я умирала». Элис Уокер, «Цвет пурпурный».

Л. Фрэнк Баум «Волшебник страны Оз».

Фрэнк, как Ф.? Или он должен был быть Л.? Сердце пронзает боль, я не реагирую. Больше никаких бредней.

Но я спонтанно вынимаю телефон и ищу фотографию Л. Фрэнка Баума. Прищурившись, смотрю на шахматную доску из черно-белых картинок.

Мурашки бегут по шее – я узнаю этого человека, хотя на большинстве фотографий он старше. Это Ф., который, по словам А., подписал Э. – Ба? – одно из своих первых изданий. Так ведь?

– Ну? – Лиза спрашивает, заглядывая мне через плечо.

Я прижимаю телефон к груди.

– Что?

– Хороший куш? – она кивает на мой телефон. – Боишься, что я потребую долю, если узнаю, сколько оно стоит?

– Что? Нет, я не смотрела цену. Я искала… одного из авторов, – я указываю на красную, белую и зеленую книги на полке.

Лиза поднимает брови:

– Ну покажи.

Я протягиваю Лизе экран с фотографией. Тот же квадратный подбородок, густые усы, добрые глаза за золотой оправой.

– Хм. Симпатичный. Такой винтажный.

Я качаю головой.

– Это один из самых популярных писателей девятнадцатого века, а ты: «симпатичный».

– Эй, я что вижу, то и говорю!

Звенит колокольчик на двери, и Лиза идет встретить покупателя.

Я снова смотрю на картинку. Сердце колотится в груди.

Дрожащими руками я печатаю в строке поиска: «Спокойная точка вращающегося мира».

Запоминающаяся строчка. Вчера она