мне показалась знакомой. Мой собеседник сказал, что это его стихи, но, может, я где-то уже читала…

Ох. Стихотворение, поэт, его фотография – все это появляется у меня на экране.

И вот он, мой новый друг Т., выглядит точно так же, как вчера.

Т. – сокращение от Томас. Томас Стернз Элиот.

На обложках книг – Т. С. Элиот.

Цитата оказывается из поэмы «Бернт Нортон», первой из цикла «Четыре квартета», который мы читали в колледже.

Я глазами пробегаю по строкам поэмы и нахожу другие цитаты:

Неслучившееся – только абстракция,

Навсегда остающаяся возможностью

Лишь в мире предположений.

Я не могла помнить эти строки так хорошо, чтобы воспроизвести их во сне, так ведь?

Кто еще?

Лиза занята покупателем. Воздух застревает у меня в горле.

Кто еще?

Красивый мужчина, заглядывавшийся на меня весь вечер, – с подвернутыми рукавами в черной жилетке. Но мне неоткуда начать, я не знаю его инициалов. Ничего.

Женщина, которая отвела меня к столу – А.

Что я о ней знаю?

Я предпочту любому стихотворению старое доброе убийство.

Тогда я решила, что речь идет о детективных романах.

Я отрываюсь от телефона и смотрю в сторону стеллажа с надписью «ДЕТЕКТИВЫ» – туда, где раньше был театральный балкон.

На самом деле это ни к чему.

Любой читатель скажет вам имя писательницы детективов с именем на букву «А».

Я даже помню фотографию с обложки ее автобиографии, хотя там она старше.

Едва попадая пальцами по маленькой клавиатуре, я ищу еще раз.

Множество фотографий.

Прокручиваю в поисках картинки, сделанной в ранние годы.

Когда она появляется на экране, я чуть не роняю телефон.

Снова прижимаю экран к груди – то ли чтобы уберечь правду, то ли чтобы отрицать, я не знаю.

Но сомнений нет.

Прошлой ночью, на приеме в невозможном саду, я встретила Агату Кристи, гранд-даму британского детектива.

Глава 9

Ибо в этом конечная цель искусства: восстановить мир, показывая его таким, какой он есть.

Жан-Поль Сартр

Ба хочет посмотреть на сад «АдвантаМед», хотя оловянное небо затягивают тучи цвета сажи.

– Берти сказал, что первые луковичные уже распустились. Ты знаешь, я обожаю весенние цветы.

Я разворачиваю коляску, пока не оказываюсь спиной к двойной двери в так называемый сад, затем пытаюсь открыть дверь локтем.

Звучит сигнализация.

Не для того я пришла сюда, чтобы любоваться растениями, но я стараюсь не демонстрировать свое расстройство.

Я извинилась перед Остином за сорванный ужин, и мы перенесли свидание на сегодня. Утро я провела, уточняя стоимость книг в стеклянном шкафу, и по итогу выставила на несколько сайтов издание «Волшебника страны Оз» Л. Фрэнка Баума из тысяча девятисотого года, одну из самых ценных книг в нашей коллекции. Я преждевременно пообещала бухгалтерии, что скоро смогу заплатить по счетам. Но хотя Ба давным-давно написала на меня доверенность, чтобы я могла платить и подписывать чеки, карт-бланша на пользование ее деньгами у меня нет. Она любит быть в курсе, даже если в этом уже давно нет смысла.

Если честно, я хотела бы задать ей еще пару маленьких вопросов о некотором пустыре рядом с магазином. Однако мне почти удалось убедить себя, что та ночь была продуктом остаточных знаний по литературе из колледжа и нервов по поводу денег.

Сотрудница лет двадцати подходит к нам, чтобы выключить сигнализацию.

– Давайте я введу код. – Она наклоняет голову и говорит Ба снисходительным тоном: – Мы не можем позволить нашим гостям бродить где угодно, так ведь?

Ба выпрямляет спину. Она все еще величественна и элегантна, сливовая водолазка подчеркивает белые волосы.

Ее самоконтроль впечатляет. Ба ненавидит такое обращение. Надеюсь, эта девочка не попробует назвать ее «милая», а то выговора не миновать.

– Ты уверена, что хочешь на улицу, Ба? Дождь вот-вот начнется.

– Я уже давно не боюсь промокнуть. – Венозными руками она хватается за ручки коляски. – Я с ума схожу в этой комнатушке. Просто вернемся к обеду.

Воздух снаружи похож на тропики – несмотря на раннюю весну, сейчас очень тепло и сыро. С деревьев, загораживающих автомобильную дорогу, раздается пение одинокой птицы.

Я направляю коляску к прямоугольным клумбам, расположенным в сетке их потрескавшегося тротуара. Похожи на могильные плиты.

– Побыстрее, девочка моя. Я не младенец, в конце концов.

Я смеюсь.

– Ты видела этот асфальт? Если я поеду быстрее, ты вылетишь из кресла при первой же трещине.

– Тогда развернись еще раз, как ты сделала на выходе.

– Ты с ума сошла, – но я слушаюсь, кручу ее в кресле и на максимально возможной скорости довожу до клумб.

Она в восторге, как школьник, которого отпустили с занятий пораньше, потрясает кулаком в воздухе, хватается за подлокотник снова и радостно кричит, когда из-за трещины на дороге ее подкидывает в кресле.

– Довольна? – Я смеюсь и притормаживаю, поворачивая Ба лицом к клумбам ярко-желтых нарциссов, склонившим головки будто в молении, и хору крокусов с лавандовыми шейками.

Я останавливаю кресло у скамейки и подпираю тормоз.

Ба тянется к моей руке, пока я сажусь.

– Да, довольна. – Она улыбается мне, не цветам.

Я легонько жму ее руку и пытаюсь отогнать подступающие слезы. Недолго осталось нашей маленькой семье. Да, расти с женщиной за шестьдесят и за семьдесят в роли матери было тяжело, но она всегда принимала меня полностью, как я есть. Кто будет так относиться ко мне, когда ее не станет? Лиза? Остин?

Может, это мой страх потери мутит воды моей фантазии и создает в голове радушную компанию мертвых писателей?

Я указываю на цветы.

– Похоже, и в таком месте жизнь не запретить.

– Хм. Да. – Ба смотрит на клумбы, в основном еще спящие под покровом прошлогодней смерти. Она протягивает хрупкую руку к ближайшему нарциссу. – Сады так себя и ведут, правда? Воплощают красоту в реальность, даже если на них никто не смотрит. Напоминают нам, что все наше человеческое искусство – только отражение чего-то большего. Все сады в мире, наверное, связаны с архетипическим изначальным садом. Осколки рая, разбросанные по миру.

– Красиво, Ба. Ты все еще хороший поэт.

Она еле слышно смеется.

– Может быть. – Ее взгляд обращается ко мне. – Ну а ты и твои истории?

Я отворачиваюсь, смотрю на серо-зеленые стебли ирисов, взрезающих темную землю. Слышно, как первая пчела вьется у цветка.

– Боюсь, у меня нет времени сейчас.

Ба снова выпрямляется, смотрит мне в глаза.

– Чушь несешь и сама это понимаешь, девочка моя. –