— Через три-четыре дня. Это зависит от попутного ветра, —отвечал Гуннар. — Послушай, тебе разве не интересно, что я собираюсь сделать стобою, Риган? Ты что вовсе не боишься?

Аквамариновые глаза Риган стремились на мужчину:

— Разве сможет любопытство повлиять на мою судьбу, ГуннарКровавый Топор? И с чего мне бояться тебя? Ведь ты явно не намереваешьсяумертвить меня. Я прибыла в обитель Святой Майры не по зову сердца. Я вовсе нехотела становиться монахиней. И какая бы участь ни была мне уготована, она неможет быть страшнее той, от которой ты меня избавил.

— Никогда прежде не встречал женщины, способной рассуждатьздраво, — с восхищением сказал северянин. — Чувства не лишают тебя разума,Риган, и это очень хорошо. Что ж, я расскажу тебе, что с тобою станется. Янамереваюсь продать тебя в Дублине работорговцу по имени Донал Рай. Тыудивительно красива, а Донал Рай покупает лишь самых лучших рабынь. А вМавритании есть особый рынок, где торгуют красавицами. Ты будешь жить в кудабольшей роскоши, нежели твоя сестрица, — ; ты будешь самоцветом в сокровищницекакого-нибудь богача. А если ты подаришь ему детей, то будешь купаться взолоте!

Риган кивнула:

— Это куда лучше, чем я предполагала.

…Как она спокойна. Как покорна. Пораженный Гуннар спросил:

— И твое сердце не станет томиться по оставленным здесь любимым?— А как же твой любовник, сестрин муженек, хотел он спросить.

— Здесь у меня нет любимых, — она увидела безмолвный вопросв его глазах и рассказала все о Иэне Фергюсоне:

— Моя девственность была принесена в жертву, чтобыосуществить коварный план возмездия, выношенный нашей матерью, и спасти Груочьот неминуемой мучительной смерти.

Только и всего, — закончила она.

— Так ты никогда не любила мужчину?

— Я никого и никогда не любила, пожалуй, кроме моей Груочь,— честно отвечала Риган. — Я не уверена даже, что понимаю, что это словозначит. Любовь? У матери моей любовь к отцу после его кончины превратилась вмучительную жажду мести. Кто знает, как она любила его раньше… А любовь ее кГруочь, тоже была ущербной, ведь любимая дочь была не более чем орудием мести вее руках. Она холила и лелеяла ее, выкармливала ее грудью, но лишь затем, чтобыдевочка с молоком матери всосала ненависть к обидчикам. Я же для матери быланичто. Пустое место. Только на смертном одре она сказала мне доброе слово. Толькоперед кончиной… До того меня как бы не существовало. Она ни разу не приложиламеня к груди, ни разу не смазала мне ссадины целебной мазью, когда я быламалышкой. Груочь — вот все, что у меня было, да и то лишь тогда, когда матьотпускала ее от себя. Любовь? Даже не знаю, что это значит. Да полно,существует ли она вообще, Гуннар Кровавый Топор?

И тут он понял, почему она не расплакалась после того, какон надругался над нею. Она, словно их легендарные» ледяные девы «. Он ужеотчаянно завидовал тому, кто когда-нибудь разбудит ее чувственность, ее любовь.К тому же такой красавицы ему не приходилось еще встречать. Несмотря на все,что было в ее жизни, она была полна чистого очарования. Она умна и научитсясгибаться, но никому не удастся сломить ее. Подобных ей во всем свете несыщешь!

Люди Гуннара уже спускались с холма, гоня перед собою,словно стадо овец, стайку всхлипывающих женщин. Потом гребцы вставили весла вуключины. А женщин одну за другой загоняли на борт и усаживали прямо на доскипод полотняный навес, где им было строго-настрого приказано сидеть смирно. Акогда последний матрос взошел на борт, на корабле подняли парус и судно началомедленно удаляться от берега. Почти тотчас же женщины подняли громкиймногоголосый вой, а некоторые даже рвали на себе волосы.

— Почему вы плачете? — спросила Риган свою соседку, совсемеще молоденькую девушку — худенькую, с веснушчатым личиком и громадными каримиглазищами.

— Но, леди, — видно, девчушка сразу же распознала в Риганаристократку, — мы же навеки покидаем родную землю!

— И что же такое дорогое оставляете вы здесь? Что так горькооплакиваете? — требовательно спросила Риган.

— Да ведь они же собираются продать нас в рабство… — робковставила одна из девушек.

— А для тех, кто вас вырастил, и для тех, кто заточил вас вобитель Святой Майры, для них разве не рабынями были вы? Признайтесь! Женщина внаших семьях — всего лишь бесправная рабыня. Вам просто предстоит сменитьхозяев… — Риган говорила очень спокойно и рассудительно.

— Но эти кельты, говорят, язычники! — раздался женский крик.

Риган пожала плечами:

« — Все мужчины одним миром мазаны, — сказала она девушкам,а потом завернулась в плащ и устало закрыла глаза.

Вокруг нее перешептывались изумленные девушки, и вдруграздался тоненький голосок:

— Ты мудра, госпожа. Теперь мне уже совсем не страшно…

Риган открыла глаза.

— Как тебя зовут? — спросила она веснушчатую девчонку. — ЯРиган Мак-Дуфф из клана Бен Мак-Дун.

— Меня звать Морэг, — отвечала девочка. — Я не знаю, кто моиродители. Меня отослали к матери Уне одиннадцать лет назад, когда я была совсемеще ребенком…

— А что произошло с матушкой Уной? — с любопытством спросилаРиган.

— Однажды с нею случился удар, она упала без чувств.

А когда пришла в себя, то у нес язык отнялся. Сперва монашкирастерялись и не знали, что делать — ведь мать Уна была волевой женщиной и всевсегда решала только сама. Тогда сестра Юб и объявила, что если эти овцы немогут самостоятельно принять никакого решения, то аббатисой станет она. Ибаста! Никто не посмел ей перечить. Попервости все было как и при матери Уне. Апотом появился этот северянин Гуннар. Мать Юб говорила, что он ее дальнийродственник. А потом неведомо куда стали исчезать молоденькие монахини,послушницы…

Сначала мы не понимали, что происходит. А однажды я случайноподслушала разговор матери Юб и Гуннара — они обсуждали, кто следующий исчезнетиз обители Святой Майры. Я прислушалась, и тут до меня дошло, что они торгуютживым товаром. К тому же я поняла, что Гуннар Кровавый Топор — любовник материЮб. Я хотела бежать к матери Уне и все ей рассказать, но задела табуретку, та сгрохотом свалилась, мать Юб поймала меня — и моя участь была решена…

— Ас чего ты решила, что старая немощная женщина, которая неможет даже говорить, поможет тебе, глупышка?

— Ты права, госпожа, — невозмутимо и весело согласиласьМорэг, — но я просто не знала, как мне быть. К тому же в монастыре мне ненравилось… — понизив голос, призналась она.