Хэмише, об охоте, которую сэр Джон Эгль планировал на двенадцатое число, о сыне сэра Джона, Алексе, который вернулся из Оксфорда, чтобы побороться с нежелательным планом электрификации. Несколько раз она спохватывалась, что утомляет его, и порывалась уйти, и каждый раз он настаивал, чтобы она осталась.

Когда наконец она встала, он сказал, опустив глаза:

– Джин, я бы все отдал, чтобы ты была моей сестрой.

– Поправляйся быстрее, – поспешно отвернувшись, прошептала она. – Это все, что имеет значение, Дункан, дорогой!

Ее визит невероятно ободрил его.

Глава 27

Ровно в три часа дня доктор Гейслер со старшей медсестрой явились к Дункану с судьбоносным визитом.

– Ну что ж! – воскликнула Анна, присаживаясь на край кровати и оглядывая его бинты. – Кажется, у тебя на щеках действительно появилось по пятнышку румянца. – Она отвела взгляд от замурованной руки и улыбнулась. – Сестра, дайте мне, пожалуйста, стамеску. – И продолжила, адресуясь к нему: – Ты нервничаешь?

И она начала осторожно раскалывать тяжелый гипс.

Дункан облизнул пересохшие губы:

– Это ты должна нервничать.

– У меня нет такой слабости, – возразила она. – Я попросила принести реостат для измерения электрической активности твоих мышц.

Когда стали отваливаться куски гипса, он почувствовал приступ слабости. После всего, что он пережил, ему было не по себе от непреложной стремительности происходящего. Он едва сдерживался, чтобы не попросить их отложить это, подождать до завтра, когда ему все-таки придется узнать нечто лучшее или худшее.

Но остатки гипса были уже удалены, и Анна принялась разбинтовывать руку. Последним быстрым движением она сняла повязку, и перед его глазами оказалась его левая рука.

Сначала он не мог полностью осознать увиденное, настолько в его памяти был запечатлен образ скукоженной и искривленной конечности. Рука не выглядела ни скукоженной, ни искривленной. Какой бы тонкой и хилой она ни была, теперь она казалась нормальной. По всей ее длине багровели глубокие шрамы от разрезов. Кожа белая с голубоватым оттенком. Вот она, его воссозданная рука. Анна сломала ее, а затем слепила заново, как художник, работающий с глиной.

– Ну как? – спросила она.

– Вижу, – неуверенно прошептал он, – что ты совершила чудо.

– Это еще предстоит выяснить, – решительно ответила она и подала сигнал, чтобы подготовили реостат.

Через мгновение медсестра подкатила к его кровати тяжелый электрический аппарат. С помощью еще одной медсестры Анна отрегулировала настройки, намочила накладки физиологическим раствором и включила ток.

Низкий гул наполнил палату. Откинувшись на подушки, Дункан ожидал воздействия электродов с еще большим страхом, чем всего остального до этого. Успех или неудача операции зависели от следующих нескольких секунд. У него перехватило дыхание, когда мышцы восстановленной руки стали одна за другой реагировать на гальваническую стимуляцию. И тогда он осознал, раз и навсегда, что больше не инвалид.

– Сейчас нам не о чем беспокоиться, – сказала Анна. – Тебе понадобятся недели массажа и электричества. Но поверь мне, – она говорила с легкой издевкой, – ты теперь как новенький.

– Я понимаю, – просто сказал он. – Я чувствую это – даже сейчас. Смотри!

Прежде чем его успели удержать, он, сделав усилие, поднял руку и взял стакан с подноса.

– Не надо! – в ужасе закричала медсестра. – Вы навредите себе!

Но Анна, внимательно наблюдавшая за происходящим, махнула ей, что, дескать, ничего страшного.

Все зачарованно наблюдали, как он поднес к губам легкий стакан с водой, отпил из него и поставил обратно на стол. С тех пор как его поразил паралич, такое движение было ему не под силу.

– Ну и ну! После этого, мистер Стирлинг, я не чувствую себя в безопасности! – отшутилась старшая медсестра, снимая собственное напряжение. – Скоро вы будете швырять в нас мебель.

Прежде чем ее подчиненная успела улыбнуться, старшая медсестра повернулась к ней:

– Пойдемте, сестра, поможете мне отвезти этот аппарат.

Глава 28

Когда они ушли, Анна и Дункан какое-то время молчали.

Наконец с самым серьезным видом он заговорил:

– Я столь многим обязан тебе. С самого начала нашего знакомства ты стала просвещать меня в музыке, изобразительном искусстве, литературе – ты дала мне гуманитарные знания, окультурила меня. Ты нашла мне работу, когда я больше всего в ней нуждался. Благодаря тебе я получил широкий, очень широкий опыт в медицине. А теперь… – его голос пресекся, – вот это.

– Ради бога, Стирлинг! Вы, шотландцы, до глупости сентиментальны. – Она резко встала и подошла к окну. – Разве я не сказала тебе, что довольна результатом? Ты попадешь в мой учебник – с десятками иллюстраций и мерзких диаграмм.

– Даже если так, Анна, позволь мне сказать тебе спасибо. Самое удивительное – несмотря на все сплетни о нас, – что ты сделала это по чистой дружбе.

– Мой дорогой Дункан, – перебила она его, – не веди себя как профессор философии. На самом деле я заслуживаю от тебя чего-то лучшего.

– Прости, Анна, – сказал он. – Но я действительно чертовски благодарен тебе. И почти ничего не могу сделать в ответ.

Тронув занавеску, она посмотрела в окно, затем как бы между прочим сказала:

– Ты можешь сделать довольно много, Дункан. Я не такая уж альтруистка, какой могу показаться. Я хочу, чтобы ты работал со мной, помог мне завершить патологоанатомические исследования – вернул мне долг. – Она быстро повернулась, ее лицо было приятным, спокойным. – Однако позже у нас будет достаточно времени, чтобы разобраться с этим. Между прочим, десять минут назад наша медсестра совершила ужасную ошибку – мне только что пришло это в голову.

– Что такое?

– Она назвала тебя «мистер Стирлинг». А с сегодняшнего утра правильная форма обращения – доктор Стирлинг.

Она улыбнулась, направляясь к двери.

– Я услышала это от доктора Инглиса, когда шла сюда. Он был очень взволнован. Ты сдал экзамен, Дункан, заработал диплом. И с отличием.

Она открыла дверь и, бросив последний взгляд на его изумленное лицо, быстро вышла.

Он лежал неподвижно, желая позвать ее назад, поблагодарить более достойно. Затем постепенно на него стало обрушиваться осознание его будущего. Инстинктивно он пошевелил освобожденной от гипса рукой, сжимая и разжимая некогда бесполезные пальцы. Волна силы прошла через него. Теперь наконец, как и сказала Анна, весь мир был у его ног.

Внезапно он повернулся на локте, взял с прикроватного столика свое старое потертое портмоне. Из него он извлек фотоснимок и веточку увядшего вереска. На снимке была Маргарет; вереск был ее давнишним подарком. В настоящее время она отдыхала в Швейцарии. «Но теперь, – в запале подумал он, – теперь мне есть что предложить ей, когда она вернется».

Глава 29

Прекрасным утром в конце июля Дункан, в белом