Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Здесь необходимо сделать некоторое отступление. Я знал, что Федор Васильевич несколько настороженно относится к Маяковскому. В чем здесь было дело, откуда возникло у него такое предубеждение, кстати сказать сохранившееся до конца его жизни, объяснить я не берусь. Во всяком случае, в 1925 году никаких личных причин Гладков не мог иметь, резкая и несправедливая оценка Маяковским романа «Цемент» была опубликована позднее — в 1926 году. В те же дни вычеркнул «Цемент» из литературы соратник Маяковского по Лефу О. Брик. Но я предлагал написать рецензию летом 1925 года, когда роман только что был закончен печатанием и споры вокруг него даже еще не начинались. Подогревали настороженность Гладкова к Маяковскому, на мой взгляд, высказывания о поэте критиков А. Воронского, П. Когана, а затем воспоминания многих, помнивших о «желтой кофте» Маяковского.
Предлагая «Новому миру» рецензию на поэму о Ленине, я возлагал на свои плечи трудную обязанность. Мне было известно отрицательное отношение к поэме Воронского и критиков его ориентации. Кроме того, уже были опубликованы две рецензии: одна, принадлежавшая перу А. Осенева, в журнале «Октябрь» № 3—4, и другая, подписанная Ц., — в журнале «Город и деревня» № 9—10[5]. Обе рецензии, как ни трудно сейчас этому поверить, были резко отрицательными. Критик «Октября» уже в начальных фразах давал понять о своем отношении к работе поэта: «В первых двух частях большой поэмы о Ленине автор выкладывает (подчеркнуто мною. — В. К.) свои, довольно основательные сведения по политграмоте. Но, несмотря на остроумие, экспрессию некоторых мест, эти 77 страниц воспринимаются в лучшем смысле как трамплин для последней части, в которой ярко и волнующе описаны похороны Ильича»[6]. Собственно, только эти последние 18 страниц поэмы критик и считал «явлением поэзии», «отрывками, которые, несомненно, войдут в литературу». Все же остальное он безапелляционно объявлял «черновой работой поэта над изучением марксизма».
Еще дальше А. Осенева пошел критик, укрывшийся под псевдонимом Ц., в журнале «Город и деревня». Его рецензия начиналась утверждением: «На долгие годы, очевидно, окажутся роковыми для художников, берущихся за тему «Ленин», слова Полетаева:
Портретов Ленина не видно:
Похожих не было и нет,
Века уж дорисуют, видно,
Недорисованный портрет.
Наша эпоха, украшенная Лениным, сам Ленин — не отошли от нас пока на расстояние перспективы, чтобы поэт в состоянии был охватить суровую красоту происшедших событий, четко увидеть и запечатлеть в искусстве фигуру вождя. Не избег общей участи художников и Владимир Маяковский»[7]. Воздав далее должное замыслу поэта, рецензент еще более безапелляционно, чем Осенев, писал о полной неудаче его выполнения: «Поэма скорее похожа на рифмованную прозу, чем на поэзию. Газетно-развязный тон, с одной стороны, и гиперболическая ходульность — с другой, совершенно не вяжутся с грандиозной простотой ленинской фигуры и с напряженной серьезностью темы»[8]. Очевидно желая несколько подсластить горькую пилюлю, критик в финале рецензии выдавил сквозь зубы: «Справедливость, однако, требует сказать, что в поэме имеется несколько весьма удачных мест, среди которых лучшими нам кажутся строки, посвященные Коммунистической партии».
Я мыслил свою рецензию резко противопоставленной этим отзывам. Правда, памятуя совет Гладкова о рецензии как выражении определенной собственной точки зрения, я не прибегал к полемике, я просто стремился как можно убедительнее аргументировать свой отзыв, в котором по адресу автора поэмы не содержалось ни одного упрека. Здесь не место приводить текст моей рецензии, опубликованной в девятой книжке журнала «Новый мир», я выпишу из нее только те места, в которых, по существу, давалась оценка поэмы и заключалась скрытая полемика с писавшими о ней. «Из всего, что имеет русская поэзия о Ленине, — писал я, — поэма Маяковского, безусловно, наиболее значительная вещь. Автор вполне справился со своей задачей. Сознательно как прием он ввел в поэзию публицистику и художественно оправдал ее. Ильич чувствуется в поэме всегда, во всех событиях... Поэт недаром посвятил свою вещь РКП, писал ее «по мандату долга»: каждая строчка убедительно говорит о том, что ему действительно удалось «причаститься великому чувству по имени — класс», слиться с теми, в «которых Ильич» и «о которых он заботится», и эта классовость, конечно, еще более усиливает социальную значимость произведения... Стих поэмы в совершенстве отчеканен, отполирован, насыщен, не имеет ни одного пустого слова...»[9].
Я привел эти довольно подробные выписки только с той целью, чтобы показать, как журнал «Новый мир», редактировавшийся фактически Гладковым[10], резко разошелся в оценке поэмы «Владимир Ильич Ленин» с отзывами, опубликованными в других журналах (в первом номере журнала «Печать и революция» за 1926 год была напечатана рецензия Г. Лелевича, написанная в более «деликатном» тоне, чем рецензии А. Осенева и Ц., но по существу совпадавшая с их утверждениями). Этот пример меня особенно утвердил во взгляде на Гладкова как редактора, умевшего стать выше своих личных и групповых симпатий и антипатий. Особенно важным мне кажется его способность «презреть» групповые пристрастия, столь сильно сказывавшиеся в тогдашней литературной жизни. Вспоминаю, как после публикации моей рецензии на поэму один из крупных поэтов «Кузницы» мне сказал: «Ну вот, вступил в «Кузницу», а пишет о Маяковском и Есенине». Федор Васильевич не разделял таких взглядов и буквально через несколько дней поручил мне написать обзор на сборники стихов поэтов, из которых также ни один не являлся членом «Кузницы» (М. Голодный, Я. Шведов, М. Пасынок, С. Малахов и др.).
И еще один вывод почерпнул я из опыта годичной работы под руководством Гладкова в «Новом мире»: я понял, как ответствен труд критика, как надо самому «додумывать» каждое положение статьи, обзора, рецензии, не надеясь на помощь редактора. Мне теперь кажется, что Федор Васильевич сознательно ставил молодых авторов (а он щедро привлекал их к журналу, — например, наряду с моими рецензиями печатались рецензии И. Машбиц-Верова, Я. Фрида, Г. Березко, Е. Рамм и другие) в такие условия: он развивал в нас самостоятельность мысли и действий.
С января