У основания пениса торчали, именно торчали, окруженные остатками грязной крысиной шерсти слегка помятые шелковистые ушки. Они были до того тонкие, что если бы Денис наклонился, то рассмотрел бы в них крохотные кровеносные сосудики. И увидел кровь, что по ним бежит. Свою кровь.

Всё тело ныло, во рту мешались остатки недопереваренного бутерброда. Он прикоснулся к нежному крысиному ушку и рванул, и сложился пополам от пронзительной боли, от нижних ногтей до подбородка.

— Блииин, — простонал Денис еще раз, прижимая назад ушко и пряча его под огрубевшим от крови бинтом.

Два дня он с трудом поднимался и спускался по лестнице. Опухоль спала лишь на третьи сутки, оставив за собой жесточайшую и нестерпимую чесотку. Еще день Денис готов был лезть на стену, прогрызая ступеньки в штукатурке зубами…

Неизвестно, чем бы это кончилось, если б на четвертый день боль, мучившая Дениса, не утихла, наконец. Крысиные ушки прижились и перестали донимать его. Фокус, о котором с недоброй ухмылкой рассказывали солдатские деды, кажется, удался. Крысиные ушки срослись с его кожей, и впервые в жизни неожиданно для самого себя, Денис почувствовал себя чем-то особенным, необычным, и сразу начал живо предвкушать развратное удивление попавших в его постель девчонок.

Однако с появлением у его пениса ушек, в голову стали пробираться и какие-то странные, не совсем естественные, чересчур кровожадные сексуальные фантазии. Денис списал всё на весну и похоть, блуждавшую по его организму еще со школы. Возможно, именно она заставила его в десятом классе вытатуировать на плече лицо Джейсона, точнее, его маску, и проколоть уши, запихнув туда два тяжелых стальных черепа.

Теперь новая похоть, уже совсем другого порядка, росла и поднималась в нём, как пивная пена в горячем стакане, и девушка с заправки уже не помогала. Несмотря даже на то, что Леха стал «душить змею» едва ли не чаще, чем эта девица выходила покурить. Легче не становилось. И Денис снова был готов выгрызать в стене лестницу, чтобы забраться на самый потолок и повиснуть там членом вниз, как летучая мышь. Но на этот раз причиной тому была невыносимая, почти осязаемая похоть. Он смертельно хотел женщину.

В подсобке женщин, разумеется, не водилось, а в столовке было так много голодных мужиков, что напасть на повариху, выбив из её рук алюминиевый черпак с гороховым супом, не было совершенно никакой возможности. Подкараулить у выхода — тоже. Её жилистый муж — крепкий и задиристый токарь шестого гвардейского разряда — не спускал с жены глаз.

Ему оставалось только одно: Денис изливался в пыль пятого этажа от вида курильщицы с заправки. Его трясло, бросало в жар и в холод, разум крутила на вертеле сильнейшая из когда-либо являвшихся людям потребностей. Отчаянное желание быть рядом с женщиной, лёгкой, упругой, с мягким тёплым животом и слегка прохладными сосками, быть с ней так близко, чтобы касаться бёдрами её пружинистой попки. Чувствовать объём её грудной клетки — да, именно клетки, где колотится птичка её испуганного сердца, и слышать её горячее дыхание, отзывающееся на его движения в ней. На его настойчивые входы и выходы. На его власть над ней. Его право сильного мужчины — находиться внутри слабой женщины, пьянящая власть над слабым женским телом, возможность сделать хорошо и больно, ей и себе, или только ей. Вызвать в ней тихие крики или дикие стоны. Возбудить в ней желание запихнуть тебя глубже — глубже, глубже, глубже — о, это давление её когтистых пальцев на твоих окаменевших ягодицах, эти царапины на спине, её тонкие заточенные ноготки у тебя под кожей — доказательство твоего мужества и её маленькая месть, и отметина, её экслибрис.

И снова холостой выстрел, и серая пыль глотает его в тишине забытой на пятом этаже лаборатории.

Дождавшись, когда все разойдутся по домам, Денис вышел из подсобки и, нарвав рядом со ржавой цистерной одуванчиков, отправился на охоту. Холодная вечерняя тень накрыла опустевший двор. Денис был небритый, грязный и пьяный.

Через завал мусора между строениями, ползком по распаханной контрольно-световой полосе, через вонючий и скользкий подкоп, в котором сдохла собака.

У будки он заглянул в небольшое квадратное окошко, куда обычно обращались водители, чтобы просунуть деньги и заказать бензин. Оттуда смотрела некрасивая толстая женщина с большой шоколадной родинкой на мохнатом подбородке.

Денис облизал губы, сделал вдох, но слова будто приклеились к языку.

— Тебе что?

Денис задумчиво уставился на женщину, беззвучно шевеля губами, затем едва слышно произнёс:

— Где она?

Продавщица выругалась. Переваливаясь и позвякивая на выбоинах, под крыло заправки подкатил цветущий ржавчиной «Москвич».

— Она здесь? — спросил Денис.

Продавщица уставилась на него, как на сбежавшего психа, затем глянула на клиента за спиной у Дениса, покачала головой и сообщила, что у Вали закончилась смена и до утра её не будет, так что — проваливай!

Денис отошел и растворился в сумерках за углом заправки.

Ночная смена текла за смолой ночи, машины приезжали, заправлялись и уезжали, кассирша привычно подворовывала на сдаче. К двум часам поток полуночников иссяк, и она задремала. Через полчаса её разбудил нервный стук в окошко и озверевшая губастая рожа со сросшимися бровями:

— Ви там совсем очуметь, что ли?

— Что надо? — нахмурилась продавщица.

— Собака дохлый убери, да? Как я встать бензин брать, а? Иде? Мне шланг штоли тянуть, да?

— Назовите номер колонки.

— Ты рехнуться, да? Собака, говорю, убери. А-а, — рожа покинула квадратное окошко, укоризненно взвизгнули колёса и, громыхая подвеской, «шестёрка» упорхнула в ночь.

Продавщица привстала, моргая, и увидела, что сбоку от одной из колонок, на самом въезде, на асфальте валяется дохлая собака — пустые глазницы, желтые клыки, шерсть клочками. Как следует проматерясь, женщина надела резиновые перчатки и отперла дверь. Но стоило ей высунуться, как Денис навалился на неё, напористо вдавливая назад в будку. Он толкнул её в открытую дверь заправки — продавщица упала, стукнулась головой о припрятанный под стулом обогреватель и начала извиваться, как потревоженный холодец, размахивая руками и возмущенно крича.

Мужской разум помутился, Денис будто сидел на высокой наблюдательной вышке и с удивлением смотрел на сражение, разворачивающееся у её подножия. Его руки рвали одежду и лупили по щекам, его коленки толкали студенистое тело, пытаясь раздвинуть мягкие толстые ноги. Ладонь собралась в кулак и звонко ударила по красному лицу. На напомаженных губах появилась кровь, но губы продолжали вибрировать и кричать, тогда его рука схватила голову за волосы, потянула на себя и с силой ударила об пол. Женщина затихла. Из-за неровных желтоватых зубов