жизнь, и столь же труднообъяснимая, как судьба каждого. Их тянуло друг к другу, как тянет два диалектических цветка. Они хотели быть вместе, такие разные и такие родные. Столь непохожие по восприятию и такие глубоко понимающие. Словно сердца их бились в одном ритме, а глаза были устремлены на один небосклон. Они любили друг друга. И это объединяло их теснее всего.

Розу и Мирослава сплела сама судьба. Не привязывая, объединила одним узелком. Когда свободные по природе летят друг к другу снова и снова, желая слиться вместе, потому что оба этого хотят. И пускай руки их не всегда соприкасаются в объятиях, но души давным-давно рядом, зависли в воздухе, погрузившись одна в другую с головой…

В те времена, когда все еще только начиналось. Когда ангелы выиграли первую схватку, победив дьявольский мир. Когда рай освободился от греха.

Когда ад набрал собственную силу…

Тогда битвы между легионом и демонскими армиями были особенно ожесточенными. Бывало стычки оканчивались десятками жертв, и никто не выходил целым из боя.

В одной из таких боен Мирослав получил прицельный удар в сердце навылет. И падая, удар в голову. Чем окончилась потасовка, он не мог знать. Это была первая его столь серьезная рана.

Старший генерал легиона очнулся от забытья лишь на второй день. Открыл глаза и тут же закричал от боли. Сквозь брызнувшие слезы, сквозь смешавшиеся в ресницах косые лучи солнца и тени широколиственного дерева, он смутно осознал, что уже не на поле брани. Он лежал на постеленной накидке, покрывающей укромный уголок газона. В тихом местечке райского сада, куда не заглядывали посторонние.

И через замешательство мыслей и чувств он помнил, как услышал отдаленный, но близкий голос, и чья-то маленькая ладонь легла на измученный горячий лоб, перетянутый охлаждающей повязкой.

Роза никогда не была в числе главных, никогда не выделялась среди плавных рядов служения. Рафаил назначил ее сиделкой Мирослава, потому что был уверен, что она сделает все как надо. Она никогда не была яркостью среди алмазов. Но она всегда знала и всегда говорила одними глазами: я бесценна, как и все остальные.

Целый месяц они провели вместе. Мирослав шел на поправку медленно и тяжело. За долгие дни по строгому предписанию о покое он виделся всего один раз с Михаилом и два раза с Рафаилом. Все остальное время они с Розой оставались вдвоем.

Она не отходила от него ни на шаг. Первые дни он не мог разговаривать и лишь смотрел на нее, болезненно щуря воспаленные глаза. Он нес в сердце ее улыбку и уговоры закрыть веки и отдыхать… Помнил, как она рассказывала ему какие-то отрывки: коротенькие новости и что-то о себе, недосказано, недоговорено… Ему тяжело было разбирать, а она старалась его не утомлять. Когда Мирославу стало лучше и он начал говорить, они беседовали вместе. До тех пор, пока не останавливала заботливая рука, пока не велела набираться сил. И прикасались мягкие, как капельки на паутинке, пальчики, меняя перевязку…

Больно было все время. Но когда становилось нестерпимо и хотелось стонать, но не было сил и было мужество молчать из последней мочи, она придвигалась совсем близко и гладила волосы, проводила по щекам, удерживала ладонь на левом подреберье… И шепчущие слова как будто забирали боль с собой, перенося его туда, где хотело быть уже здоровое в мыслях сердце.

Через тридцать два дня легион праздновал возвращение в строй своего первого генерала. Жал руку Михаил, обнимали братья, улыбалась Агнесс. Мирослав вернулся в ряды бойцов, узнав, что тот бой был проигран и много нелегких боев закончилось без него по-разному. Мирослав снова стал прямо, не сетуя, не болезнуя, но крепко стиснув губы и храня светлую радость в груди. Две недели, ощущая благоговение и томясь неосознанной тоской, и он вошел в уголок архангела Рафаила со вторым после знака благодарности букетом цветов и предложил Розе не расставаться никогда. Роза не забыла эти золотистые мимозы, созданные в тот день… И пусть столько будет сказано потом про эти нежные цветы, они запечатлели этот вечный момент в ее душе. Они были сотворены из небытия для нее.

Мирослав и Роза вышли далеко за пределы райских клумб и лесов. Роза шагала, касаясь бесконечных просторов ангельских лугов белыми сапожками. Ее волосы трепетали у плеча генерала, рука, обвивая его локоть, покоила пальцы на кремовом рукаве самого что ни на есть парадного костюма. Не доходящая до колен юбка развевалась на ветру, Мирослав, наклонившись, вдыхал бесконечный аромат ее духов. Слова летели с его губ, лились потоком и утопали в океане раскинувшейся вокруг высокой травы.

На секунду фраза прервалась, вспорхнув далеко… Наполненная смыслом уже потому, что была только задумана, она замолкла на сердце и осталась многоточием незаконченной беседы.

Ангелы остановились.

— Мир, я не знаю, — вымолвила Роза, прикрывая глаза. — Ты говорил о вечном, о борьбе… Ведь мы тоже боремся. Но, начиная от рождения битвы, я не ведаю, что такое победа…

— И я тоже не знаю, — ответил он, близко глядя в ее зрачки. — У меня для тебя есть подарок. Надеюсь, он тебе понравится.

Роза увидела, что Мирослав тянется во внутренний карман окантованного пиджака. В его руке появилась золотая цепочка.

— Что это?.. — спросила Роза.

— Это?.. Это… вот, — генерал развернул к ней маленький кулончик, изображающий алмазное сердечко. — Видишь ли, я дарил тебе когда-то половинку медальона сердцем, а вторую носил у себя… Но недавно я решил, что половинка — это слишком мало. Возьми все, целиком.

Роза наклонила подбородок. Мирослав обвил цепочку вокруг ее шеи и неловко, с третьей попытки, застегнул малюсенький замочек.

— Спасибо… Это прекрасно, — проговорила Роза, поглаживая пальцами новое украшение.

Ее рука скользнула за воротник, доставая старый медальончик, чтобы освободить место для нового…

Наговорившись обо всем с привратником рая апостолом Петром, Михаил и Агнесс окончательно покинули человеческую половину сада.

Вечерело, и ангелы, без спешки прогуливаясь по заблестевшей росинками траве, ловили последние минуты отдыха. Агнесс слегка приотстала от плеча Михаила и о чем-то глубоко задумалась.

— У Марии такой загадочный вид был сегодня… Я даже и не знаю, о чем думать, — произнесла она.

— Она же абсолютное женское начало, — ответил архангел. — Ей по сути положено быть загадочной.

— Ты уверен, что она хотела видеть именно меня? — взглянула на него Агнесс.

— Конечно, — кивнул он. — Мои негласные источники никогда не врут… Тем более что она сама мне это сказала.

— Как бы то ни было, она хотела видеть всех, — молвила Агнесс.

— Да. Но тебя особенно.

— Почему ты