Впрочем, пороки, о которых больше всего говорили в Венеции, азартные игры и супружеская неверность, были общими для всех европейских столиц. Многие чичисбеи страдали от скуки надзора, не пользуясь удовольствиями любовника. Монастыри, не славившиеся особым религиозным рвением, все же выполняли общественную функцию: они становились образом жизни для вдов и дочерей, не имевших перспектив замужества. Гораздо больше свидетельств сохранилось о вольных нравах, чем о проведении музыкальных концертов и изящных приемов. Пороки Венеции XVIII века не отличались ни особой глубиной, ни уникальностью, разве что всепроникающей фривольностью.

Венеция XVIII века считалась самой веселой и легкомысленной европейской столицей. Карнавалы, где мужчины и женщины надевали маски и позволяли себе вольности, породили дух, который продолжался целый год, всепроникающий дух праздника.

За беззаботностью Венеции стояло отсутствие у всех, кроме меньшинства, какой-либо серьезной цели, вырастающей из политической заинтересованности. Даже горстке аристократов, всерьез интересовавшихся политикой, которые управляли государством, недоставало выдержки и мужества.

Когда в коллегию начали поступать вести о революционных событиях в Париже и об армиях революционеров на марше, лишь несколько голосов выступили за то, чтобы Венеция вооружилась и приготовилась сражаться за выживание. К ним не прислушались. Военно-морской флот Венеции был немного модернизирован под руководством Анджело Эмо, однако ее крепости и армия безнадежно устарели. И даже если бы проголосовали за выделение средств, среди венецианских аристократов не нашлось бы людей, способных организовать и возглавить армию, которая была тогда нужна. Не была Венеция и способна, в новых условиях после Великой французской революции, удержать равновесие сил между Францией и Австрией. Она пассивно отказалась вступать в союз с кем-либо из двух держав и отклоняла предложения об оборонительном союзе со стороны итальянских государств. Традиционная политика нейтралитета требовала меньше усилий. В результате, когда Наполеон вытеснил австрийцев из Милана и преследовал их по венецианской территории в Тирольские Альпы, Венеция оказалась в его власти.

В материковых городах, оккупированных французами, многие представители знати и средних классов повторяли лозунги Французской революции и пользовались случаем, чтобы основать правительства, враждебные Венеции. Вместе с тем простолюдины, не тронутые идеологией и возмущенные реквизициями и оскорблениями со стороны французских солдат, выказывали Венеции верность и восставали под объединяющим кличем «Марко! Марко!».

В самом городе лишь небольшое количество жителей приняло демократические идеалы и сговаривалось свергнуть олигархию. Их поощряли и организовывали агенты Бонапарта. При их поддержке Наполеон выдвинул свои войска. Венецианские командиры, которым поручена была оборона города, сообщали о нехватке сколько-нибудь пригодных оборонительных сооружений. Среди низших чинов были доказательства желания драться, особенно среди ополченцев-славян, привезенных из Далмации, но у представителей знати, занимавших командные посты, наблюдалось отсутствие боевого духа. В их последние дни господствовал страх: они боялись, как бы Наполеон не конфисковал принадлежащие им материковые усадьбы, которые уже всецело находились в его власти, преувеличивали страхи демократических заговоров в самом городе, панически боялись грабежей со стороны французских солдат. Когда начали поступать сообщения о том, что французы готовятся пересечь лагуну, лишенный мужества дож Манин воскликнул: «Сегодня мы не сможем спать спокойно даже в собственных постелях!»

Наполеон безапелляционно потребовал, чтобы правительство самораспустилось и передало власть демократическому муниципальному совету, который будут охранять французские солдаты. Дож потребовал принять волю Наполеона, и Большой совет на своем последнем заседании 12 мая 1797 года поспешно проголосовал за свое уничтожение. 4 тысячи французских солдат вошли в Венецию для поддержания порядка и прошли парадом по Пьяцце, ни разу до того не бывшей оккупированной иноземным войском.

Наполеон систематически грабил Венецию: монетный двор, Арсенал, флот, архивы, вывозил произведения искусства. Затем, чтобы выиграть время для своих имперских планов, 17 октября 1797 года по Кампо-Формийскому миру он передал Венецию Австрии. Продажа по низкой цене некогда славной республики погрузила в отчаяние немногих энтузиастов, которые искренне надеялись, что Венецию ждет славное будущее и при демократии. Стоит упомянуть по крайней мере одного из них, Уго Фосколо. Молодой драматург, он поставил последнюю успешную драму Венецианской республики, пьесу, осуждающую тиранию. Позже, при Наполеоне, в мучительных поисках свободной Италии, он стал для возникающей итальянской нации «первым лирическим голосом новой литературы» (Де Санктис).

Через восемь лет после передачи Венеции Австрии по Кампо-Формийскому миру Наполеон отобрал Венецию назад, успев нанести Австрии более серьезное поражение. В 1805 году он присоединил Венецию к своему Итальянскому королевству. Десятилетие французского владычества в сочетании с тяготами английской блокады довершили падение Венеции как центра судоходства. Венский конгресс 1815 года снова переподчинил Венецию Австрии, после чего она наконец была освобождена, войдя в 1866 году в состав Италии.

Гости, приезжавшие в Венецию в XVIII веке в ходе кругосветного путешествия, видели, что с архитектурной точки зрения все здесь сильно изменилось по сравнению с тем, что было изображено на картинах Беллини и Карпаччо. Своеобразная красота Венеции, уходящая корнями в особенности местоположения и венецианского образа жизни, сияла через византийский, романский, готический и раннеренессансный стили, популярные до 1500 года, но в XVI веке, когда преобладал новый стиль, высокий ренессанс, появилось много новых построек. В завершении города, который выжил как могила республики, к высокому ренессансу присоединилось барокко.

Часто новое строительство или перестройка происходили из-за пожаров, которые причиняли значительные разрушения по причине того, что средневековый город во многом был деревянным. Лишь постепенно деревянные мосты и грунтовые улочки заменялись каменными мостами, мощеными переулками и площадями. До XVIII века в городе не было ни одного пожарного депо. Когда огонь угрожал правительственным зданиям, вызывали рабочих из Арсенала, но большой пожар, который в 1514 году уничтожил почти все лавки на Риальто, бушевал всю ночь, и лишь потом прислали рабочих Арсенала, чтобы не дать ему распространиться. Тем временем владельцы лавок, таверн и дворцов трудились не покладая рук, вынося свои пожитки из огня; ни один, говорит современник Марино Сануто в подробном описании катастрофы, не подумал о том, чтобы тушить пожар.