только изредка снова становилась острой, пронзает меня с такой же силой, как сразу после ее смерти, когда я вижу, как она достает овощи, чтобы приготовить салат. На плите кипит чайник, чтобы заварить травяной чай, который она всегда давала мне на ужин, а в духовке готовится что-то, распространяющее восхитительный аромат. Кажется, это были энчиладас с курицей.

Она всегда готовила лучшие энчиладас.

На меня вновь накатывает горе, когда я вспоминаю, сколько раз я за все эти годы помогала ей готовить соус и сворачивать тортильи. К глазам подступают слезы, когда я вижу, как она начинает шинковать огурцы для салата, и вот тут до меня доходит, что что-то здесь не так.

Заморозив себя в воспоминании Сайруса, я не ощущала запахов, так почему сейчас я чувствую все так остро? Да, это был ужасный день в моей жизни, но все же. Это не похоже на обычное воспоминание.

А значит…

– Мне было интересно, когда до тебя дойдет, – презрительно усмехается Изадора. – Долго же ты соображаешь.

Глава 113. Закоулки памяти ведут в ад

– Что ты делаешь? – спрашиваю я, осознав, в чем тут фишка. – Как ты можешь управлять тем, что происходит в моей памяти? Ведь это я заморозила нас. Это я…

– Должна быть тут главной? – Изадора разражается резким смехом. – Грейс, у тебя кишка тонка для того, чтобы быть главной. Ты хочешь быть хорошей девочкой, хочешь играть по правилам, но, если ты еще этого не поняла, в этом мире хорошие девочки не получают ничего – их просто уничтожают.

Она провоцирует меня, я это знаю. Но это не значит, что в ее словах нет правды. Трудно поступать по совести, когда тем, против кого ты борешься, плевать на совесть. Когда им плевать на все, кроме своей выгоды. Но, если и мне будет плевать, если я сдамся и начну поступать так же, как они – как Сайрус, Лия, Изадора, Далила, – то за что же борюсь я сама, что пытаюсь спасти?

Сказав себе это, я приободряюсь и могу теперь сфокусироваться на том, что действительно важно.

– Ты не ответила на мой вопрос.

– Твоя правда – не ответила. – Она сверлит меня глазами. – Ты же не думаешь, что ты одна такая особенная, не так ли? Просто потому, что ты можешь замораживать время и шпионить за людьми, которые ничего с этим не могут поделать? Может, мне и не дано замораживать время и выдергивать человека из привычной реальности, зато я умею вот это.

Она щелкает пальцами, и внезапно в кухне вместе с моей матерью оказывается отец, и они ссорятся друг с другом. Я замечаю это сразу, как только вхожу в дом, вернувшись из школы, и меня охватывают горе и чувство вины. Я знаю, что сейчас будет, и не хочу переживать это вновь. Но выбора у меня нет.

Что бы ни делала Иззи, как бы она ни манипулировала этим, я не просто наблюдаю за тем, что выдает моя память, я в этом живу. Я и есть эта более юная версия меня и, словно марионетка, вынуждена делать все точно так же, как это происходило в моем воспоминании.

– Мы не можем этого сделать! – кричит моя мать на отца, что вообще-то случается не часто. Я кладу свой рюкзак на диван и бесшумно подбираюсь ближе, чтобы лучше видеть и слышать то, что происходит на кухне. У моих родителей есть свои недостатки – им случается ссориться, как и всем остальным, – но обычно это скорее дискуссия, и они больше говорят, чем кричат.

Так что раз моя мать так взвинчена, то они ссорятся из-за чего-то очень серьезного.

– Думаю, у нас нет выбора, Эрия, – говорит мой отец. – Грейс должна научиться…

– Она научится. Она сможет. Мы можем научить ее.

– Я так не думаю. – Он ходит взад-вперед мимо кухонного острова, что также говорит о том, что он возбужден. – Этому нам ее не научить.

– И что, Киллиан? Ты предлагаешь просто бросить ее на съедение волкам? – Кажется, моя мать вот-вот расплачется, и по коже у меня бегут мурашки.

– Я не это имел в виду, и ты это знаешь. – Мой отец вздыхает. – Но мы не можем держать ее здесь вечно. В конце концов это перестанет служить ей защитой и превратится в проклятие. Ей уже семнадцать. Мы были моложе, когда наши родители отправили нас в школу.

– Да, но мы могли бы подождать до следующего года. Он наступит скоро. – В ее голосе слышатся слезы. – Она все равно планирует уехать, чтобы учиться в университете…

– В следующем году будет уже поздно. Ты же читала это письмо. Ты знаешь, что дела начинают принимать скверный оборот, знаешь, что это всего лишь вопрос времени и скоро… – Он запинается, делает глубокий вдох. – Она должна уметь защищаться.

– Зачем? – резко спрашивает моя мать. – До сих пор ее защищали мы. И этот чай – этот чай оберегает ее, Киллиан. Мы можем подождать, можем отложить это еще на какое-то время.

Я судорожно втягиваю в себя воздух. Я не помню, чтобы их ссора была как-то связана с тем чаем, который моя мать заставляла меня пить каждый вечер.

– Разве?

– Но ведь прежде у нас это получалось. Все эти годы…

– Потому что никому не приходило в голову искать. Но это может измениться. – Он вздыхает. – Тебе же известно, что у нас почти закончился чай, скрывающий ее горгулью, а сестра теперь сама знаешь где, так что мы больше не можем его получить.

У меня едва не подгибаются колени. О боже. То, что тетя Ровена обязана оказать Карге ответную услугу – это моя вина. Она посещала Каргу, чтобы получить чай, скрывающий мои способности. Ради моих родителей. Чтобы оберегать меня. У меня вырывается всхлип, и я засовываю в рот кулак, пытаясь подавить острое, мучительное чувство вины, из-за которого мне трудно дышать.

Мэйси считает, что ее мать бросила ее из-за меня. Это моя вина.

Моя мать встает из-за стола, где она сидела, обхватив ладонями чашку с чаем.

– Я знаю! Но это не значит, что кто-то обязательно должен явиться сюда.

– А вот и нет! – Теперь кричит уже мой отец. – Мы всегда знали, что нам не удастся держать ее здесь вечно. Финн говорит, что обстановка накаляется. И, если это правда…

У меня пресекается дыхание, и мне начинает казаться, что мои легкие вот-вот лопнут. Потому