А после того, как мы доходим до конца, после того как в морге мой отец садится и говорит, что это я виновата в том, что они здесь, все опять начинается с начала. И каждая новая версия становится все подробнее, с каждым разом я вспоминаю все больше о том, какой была моя жизнь до того, как мои родители погибли.

Что-то определенно затевалось, к этому приложили руку и Кровопускательница, и Сайрус, и Карга – и бог весть кто еще, – хотя я в то время пребывала в блаженном неведении. Вернее, я думаю, что что-то затевалось, что обстановка накалялась. Я не могу быть уверена, что все, что они говорят, и в самом деле мое воспоминание, а не еще одна иллюзия, созданная Иззи, чтобы причинить мне боль.

Потому что эта девица знает, куда нужно воткнуть нож, чтобы сделать мне как можно больнее. Всякий раз, когда эта сцена начинает разворачиваться заново, что-то во мне умирает, хотя я изо всех сил стараюсь не показать ей этого.

Ведь тетя Ровена столько лет страдала из-за меня в адской тюрьме Сайруса, не имея возможности вырваться, потому что она не смогла ответить Карге услугой за услугу. И теперь, когда мы наконец можем помочь ей и освободить ее навсегда, мне необходимо заставить себя еще несколько раз прожить худший день моей жизни.

И неважно, что с каждым разом это становится все больнее и больнее. Неважно, что меня все больше охватывает паника, рвущая меня на части, как дикий зверь. Мое дыхание становится судорожным, сердце бьется все неистовей, и тело сотрясается так, что стучат зубы.

Но я все равно держу себя в руках, пока Иззи не затевает все это в шестой раз. И на этот раз вместо того, чтобы быть одетой в свой любимый свитер и новую юбку, моя мать вся покрыта кровью. Ее щека разодрана, волосы спутались, а грудь – в ней зияет рана, в которой пытается колотиться ее сердце.

– Почему ты не хочешь согласиться, Грейс? – спрашивает она, глядя прямо на меня и наливая в чашку кипяток. – Зачем ты делаешь это со мной? Зачем причиняешь мне такую боль…

– Перестань. – Это слово вырывается у меня со стоном и, хотя я и знаю, что все это неправда, что Иззи манипулирует всем этим, я не могу смотреть на все это вновь. Не могу смотреть на тело моей доброй, неунывающей матери, разорванное на куски.

– Пожалуйста, перестань, – шепчу я. По моему лицу текут слезы, я пытаюсь подавить панику, терзающую меня. Но у меня ничего не выходит, она грозит захватить меня целиком.

– Тебе не обязательно это делать, – говорю я, когда понимаю, что меня все-таки не вырвет. – Тебе необязательно быть такой же жестокой, как твой отец.

– Ты думаешь, что это жестоко? – Иззи изумленно смотрит на меня. – Я просто стараюсь помочь тебе освободиться от чувства вины, Грейс. Зачем тебе мучить себя из-за того, что ты не могла контролировать? Что ты не можешь изменить?

Похоже, ей действительно любопытно – это ужасает меня почти так же, как то, что она делает со мной. Так сильно, что я не могу не ответить:

– Это же мои родители. И они умерли.

– Ну и что? – Она пожимает плечами. – Моя мать тоже умерла, и это лучшее, что могло случиться со мной. Только посмотри на себя – ты плачешь на полу из-за двух людей, которые в любом случае должны были умереть раньше тебя. Во всяком случае, умерев рано, моя мать не оставила мне никаких комплексов, связанных с ней.

Я потрясена. Выходит, Изадора думает, что ее мать умерла? Как это возможно? Ведь мы все знаем, кто ее мать, знаем, что она жива и что у нее гнилая сущность. Как же Изадора может этого не знать?

Ответ приходит ко мне так же легко, как и вопрос. Это все из-за гребаного Сайруса, который предпочел солгать своей единственной дочери насчет ее матери, чтобы не разбираться с тем, что может принести ему правда.

– Это не… – Я хочу сказать ей правду – ведь никто не должен думать, будто его родители умерли, когда это не так, – но тут до меня доходит, что она мне не поверит, пока не увидит ее своими собственными глазами. И, если она делает это со мной сейчас, то я даже представить себе не могу, на что хватит ее фантазии, если она решит, что я лгу ей насчет ее матери.

Так что лучше пока что молчать и ждать, когда я смогу показать ей правду.

К сожалению, это значит, что ужасное воспоминание проигрывается в моем сознании снова и снова, всякий раз все больше отдаляясь от правды. Ужасно смотреть, как мои родители ходят и ходят по кухне с увечьями, которые они получили, когда их машина разбилась. Снова и снова я едва не сдаюсь и не размораживаю нас, лишь бы избавиться от этого кошмара. Я говорю себе, что могу потерпеть это еще несколько минут, если это значит, что нам не придется возвращаться к этому чертову Двору вампиров.

Но тут посреди всей этой боли, этого эмоционального опустошения, связанного с гибелью моих родителей, происходит что-то еще. Я понимаю, что Иззи была права – что бы я себе ни говорила, их гибель это не моя вина.

Девушка в той кухне, орущая на них, вопящая, что она не поедет на Аляску, это всего лишь рассерженный ребенок, который набрасывается на своих родителей, потому что знает – они все равно будут его любить. Несмотря на то, что он избалован.

Но дело тут не только в этом. Потому что даже в пылу этого спора они не говорят ей – не говорят мне – всю правду. Не дают мне возможности понять суть этого кризиса, возможности сделать настоящий выбор касательно отъезда на Аляску и всей моей жизни.

И это неправильно, это несправедливо. С моей стороны было несправедливо не слушать их объяснения насчет Кэтмира, но и с их стороны было несправедливо не рассказать мне обо всем остальном, включая их обращение к Кровопускательнице и то, что в итоге они всю мою жизнь прятали меня ото всех, включая меня саму.

Были ли они неправы? Да.

Руководствовались ли они любовью ко мне? Да.

Правильно ли это? Нет, совсем неправильно.

Но думаю, таково уж прошлое. Ты не можешь его изменить, тебе не под силу его исправить. Ты можешь только понять его