— Моя ученица Неми, — представил незнакомку Хортрэп, моргая, будто сова от солнечного света, а Мордолиз, стоявший между ними, зевнул и потянулся.

— А, вторая ведьма, — кивнула София, у которой разболелась голова от блеска ступенчатых крыш. — Пурна тараторила о ней всю дорогу. Во имя шестерых демонов, которых я связала, как эта симпатичная девочка попала к такому гоблину, как ты, Хортрэп?

— Я вырастил ее из яйца, веришь?

Хортрэп театрально приподнял брови и зажег воняющую лавандной и прелой промежностью трубку, которую София запрещала ему курить в их прежнем тесном жилище. Хватальщик говорил с той убийственной серьезностью, что сопровождала все его шуточки, которыми София успела пресытиться в долгом путешествии. В перерывах между затяжками он произнес:

— Это... действительно... интересная... история.

— Оставь ее для следующего плавания. — София заметила, что Неми развернулась и пошла к выходу с пристани, а Пурна и Лучшая направились следом. — Эй, дамы, куда это вы?

— А-а-а... Э-э-э...

Пурна, похоже, увидела что-то крайне интересное у Мордолиза меж ушей.

— Мой брат тяжело ранен, но он просил вас обоих не тревожить его, — заявила Лучшая, всегда готовая сказать правду, даже когда правда кажется обидной.

— Что за бред? — проворчала София. — Если бы я теряла зуб каждый раз, когда Марото посылал меня далеко и надолго, сейчас бы сосала яйца, как...

Она хотела сказать «как Хортрэпова мать», но осеклась, увидев, как чудаковатая ученица Хватальщика сверкнула на нее глазами.

— Раны очень тяжелые, — повторила девушка. — И у его постели едва хватает места даже тем, кого он рад видеть.

— Послушайте, я все улажу, — пообещала Пурна, похлопав одной ладонью по руке Софии, а другой — по руке Хортрэпа. Она помолчала, давая им возможность осознать, как редко кому-то удается подобное, и продолжила: — Скор на драку и скор на прощение — таков уж наш приятель. Дайте пять минут для приватного разговора с ним, и он сам попросит, чтобы вы пришли.

— Ну конечно, — хмыкнул Хортрэп, но отпустил Пурну и Лучшую, не поднимая крика о том, что непременно должен стоять возле постели Марото.

Интересные дела.

Менее интересным, но куда более острым был вопрос: когда это София успела превратиться в багаж, который можно отодвинуть в сторону вместе с Хортрэпом? Тревожный звоночек, пусть даже и первый... Но с этим пока ничего нельзя было поделать, разве что постараться с пользой провести свободное время.

— Ну что ж, старый ночной кошмар, как насчет того, чтобы наесться до отвала, напиться до блевоты, а потом накуриться и прийти в себя? В таком порядке, и я угощаю.

— С удовольствием бы, но, похоже, я чем-то прогневил Вздор Сопящих Живцов, — вздохнул Хортрэп и указал трубкой на флагшток у края причала.

Прислонившись к нему, стояла пожилая женщина, и, как только София прищурилась, чтобы ее рассмотреть, из-за флагштока выступила еще одна фигура в желтых одеждах, а за ней еще одна и еще... Их аж пять покинуло укрытие, узкое даже для одного. В дополнение к непорочновским нарядам они надели золотые маски и такого же цвета шляпы из конского волоса. У каждого был посох с резным изображением какого-нибудь животного — сразу вспомнился посох с совой, которым раньше владел Хортрэп.

Хватальщик похлопал Софию по спине и, прежде чем прибавить шагу, сказал:

— Постарайся не вляпаться в неприятности и помни: теперь тебя, как посланника страны монстров, уничтоживших половину этого города, ненавидят, как никогда раньше, в твоей богатой на ненависть жизни. До скорого!

— До скорого! — попыталась София скопировать его беззаботный тон, но по фырканью Мордолиза поняла, что не произвела особого впечатления.

— Привет, — произнесла женщина с внешностью жительницы империи в непорочновской одежде, когда София уже почти проскочила мимо нее, торопясь убраться с солнцепека.

А вот Мордолиз остановился, требуя, чтобы его приласкали, и энергично махая хвостом. София едва не споткнулась об одолженный у нее же самой сапог. С этими седыми волосами женщина выглядела намного старше.

— О, привет!

Да, времени прошло не так уж и мало, а волосы, конечно же, обесцветились в путешествии через Врата, и все же София не могла поверить, что Индсорит выглядит настолько лучше, чем в их последнюю встречу, и что она дожидалась здесь Софию.

— Ты уж не по мою ли душу явилась?

— Кобальтовая София, Баньши-с-Башкой, — проговорила Индсорит, скрестив руки на груди. — Ну с чего ты взяла, что это совершенно невозможно?

— Может, если пропустим по пинте, а лучше по дюжине, наши благородные умы разгадают эту загадку, — предложила София. — Что скажете на это, ваше величество? — На лице Индсорит мелькнула надменная усмешка. Но при этом милая. Вероятно, намного милей, чем та, с которой София отвесила поклон. — Это большая честь для меня, ваше величество.

Всего лишь пинта.

Ну хорошо, всего лишь чаша рисовой настойки, но это не настолько важно. Важно, что все казалось будничным, несмотря на все причины, по которым такого не могло быть. Они сидели за лакированным столом, поглощали неприличное количество разнообразной еды, пили и болтали о всякой ерунде — так кумушки обмениваются накопившимися за недели сплетнями.

И это было прекрасно. Никаких трагедий, хотя весь мир провалился бы в Изначальную Тьму, не одолей они кошмарного врага в той демонической битве. Никакой романтики, хотя Индсорит уже начала подозревать, что за флиртом Софии скрывается нечто большее, чем глупая привычка. Это было просто... прекрасно. София настояла на том, что сама закажет ужин, и это было так старомодно, что не раздражало, а, наоборот, умиляло, и следовало признать, что она разбиралась в непорочновской кухне. Эти сочные рыбные котлеты и осьминог в соусе чили казались едва ли не лучшим достижением рода человеческого.

Час за часом, блюдо за блюдом. Они все говорили и говорили, но ни та ни другая свергнутая королева не заводила речь о том, что происходило с ними в Диадеме с того момента, как их разлучили в Высшем Доме Цепи, и до встречи у края Врат. Когда-нибудь они доберутся и до Народной Стаи, но нынешним вечером поминать ее не хотелось. Точно так же мысли Индсорит не возвращались к отцу с матерью; ее не посетили даже призраки братьев, как ни трудно в это поверить. Не было никаких гостей за их столом, и, когда дневной свет за растворенными окнами померк и зажглись лампы, они по-прежнему оставались парочкой чужестранок, веселившихся в непорочновской таверне.

Они много смеялись. Смеялись над самыми тупыми шутками, как будто в свое время не обвиняли друг друга в самых глубоких, самых мучительных ранах. Как будто не стремились жестоко отомстить, не строили планы о том, как низвергнуть противницу в грязь и размазать подошвой, точно презренного червя. Они смеялись над тем, как София внезапно оказалась посланницей таинственной страны, в которой одиннадцать бессмертных человекоподобных существ управляют неисчислимым множеством разумных насекомых и удивительных монстров. Смеялись над новой стрижкой Индсорит, случайно совпавшей с непорочновской модой. Смеялись над идеей насчет повторного поединка, родившейся у Индсорит, и над результатом борьбы на руках, заменившей бой на мечах. Смеялись до тех пор, пока хозяин таверны вежливо не попросил их вести себя потише. Они смеялись над добродушным демоном Софии, вилявшим хвостом под столом, когда Индсорит бросала ему кусочки печеной свиной грудинки. А потом смеялись над тем, что они смеются.