воротца в рань-раннюю были открыты. Савел и Агроня хозяйственные люди, всегда держали своё подворье в порядке. Может, хозяин вышел на минуту посмотреть, цела ли усадебная изгородь? Или кто уж приходил, да, уходя, поленился брякнуть щеколдой?

Марфа Ивановна перекрестилась и, отгоняя тревожные мысли, вошла в ограду. По сердцу, как ножом, резанула тишина. Приветливо встречавший старушку Разбой лежит возле конуры на правом боку, прямо вытянув ноги.

– Разбойка! Разбойка! Не откликается. Мёртв!

– Савел! Агроня! Встречайте, молочко принесла…

Ни шороха, ни звука. Всё та же, режущая сердце тишина. Боже мой!.. Пролетел над оградой, гортанно каркнув, крыластый ворон. Знала Марфа Ивановна: вороньё летает над домом, каркая, на беду. Да разве виноваты птицы, если природа наделила их чутьём угадывать, что плохого делают люди.

Марфа Ивановна, поставив банку с молоком на столик в сенях, подошла к двери в избу. Прислушалась – хотелось уловить хоть малейший признак жизни – топот ли ног, звяк ли посуды или даже стон уставшего от тяжёлой болезни человека. Как ни старалась, ничего не услышала. Осторожно открыла дверь и, переступив порог, увидела лежащих на полу бок о бок Савела и Агроню…

Автор не умеет изображать шибко страшные картины. Да и не надо!

Пусть останутся старички такими, каких видел читатель прежде…

Всё, что было после, когда похоронили Савела, а спустя две недели возвратилась из больницы в опустевшую избу помутневшая умом Агроня, так или иначе помечено в милицейских бумагах, где на скорую руку, где просто со ссылкой на какой-то циркуляр, и если кто заинтересуется, вероятно, найдёт там много интересного.

Автор ограничится лишь замечанием о том, что в материалах следствия записано, будто смерть Савела наступила вследствие отравления грибами. Следователь (фамилию его называть необязательно, ибо таких можно встретить во всякой муниципалитетии) не знал, что грибы Савел сроду не ел, поэтому Агроня их не запасала.

«Я ни при чём, – скажет обиженный следователь, – такова экспертиза…» А что молвит эксперт? Автору неведомо.

Уголовное дело, после того как, изнемогши в догадках, поутихла людская молва, закрыли. За отсутствием состава преступления…

Не страшна смерть в своей сути природной. Страшно, когда погубленная человеческая жизнь перестаёт быть достойной даже того, чтобы поведать правду…

На этом можно было бы поставить точку и позволить читателю самому домыслить, что могло произойти дальше. Но он может подумать и не о том, что было на самом деле. И не волен автор отступиться, потому что всякое событие, забытое сегодня, завтра потянет за собой новые другие, и нет силы, чтобы оставить их на обочине. Слишком уж дико страшен и чуден стал мир наш на загадки и тайны!

4

Минуло три месяца. В известном читателю посёлке наступила довольно интересная всякими забавами и придумками предвыборная суета. Занять вертячее кресло главного чиновника, не страшась порвать гужи, ринулись семеро дюжих мужичков. В избирательных бюллетенях оказались: элдэпээровец Никифор Перевёрткин, единоросец Фёдор Перебезчиков, родинец Кузьма Нефедов, аграрий Резван Шахметов и выдвиженцы других партий-клонов. Первым значился единоросец же Данила Барчук. Плакаты с призывами и портреты кандидатов на должность главы муниципальной администрации появились всюду, где только можно махнуть кистью с клеем.

Особо надо сказать о портретах. Кому не мило, чтобы на тебя волей-неволей взглянули тысячи людей, да ещё и сказали: «Глянь-ка, какой красавец сидит и улыбается!» Портреты были разные по размеру и исполнению: одни едва ли в половину тетрадного листа на чёрно-белом фоне, другие покрупнее и цветные. Всё зависело от того, сколько у хозяев есть в кармане целковых.

И, конечно, выделялся из всех портрет действующего головы. Портрет не хуже президентского, а уж что говорить о губернаторском! Ставь рядом, любуйся и почитай! Большой мастер фотоискусства навёл объектив на его, излучающий радость и спокойствие, овальный благопристойный лик. Да и лысина в половину фарфоровой тарелки как бы просит посмотреть на неё! Порой и губы, кажется, шепчут: «Вот я, земляки, перед вами! Голосуйте! Не ошибётесь. Я могу… Я… Я…»

Два срока Барчуку удалось просидеть на вертячем кресле. Восемь лет! Сидел и наблюдал!.. На его глазах закрывались животноводческие фермы, помещения рушили и развозили на строительство коммерсантских магазинов. Сокращались площади посевов, а пашня зарастала сорняками. Видел ведь, что творится!

Ему бы возмутиться, а он успокаивал себя: «У других что, лучше? По всей не краше великой Руси!»

Бог любит троицу… Вспомнив доброе присловье, Барчук вознамерился угнездиться на вертячем кресле на третий срок. Стреляный воробей знает, что и как делать. И понеслись по просёлкам, деревням и заимкам словоохотливые доверенные лица. Падких на даровые рубли сыскалось много…

Самое привлекательное случилось чуть раньше дня голосования. Сплошь и рядом в почтовых ящиках, а там, где их не было, в притворах калиток, а то и просто заброшенными в ограду вместе с пригласительными письмами, люди обнаружили конверты с долларовыми купюрами.

Одни радовались, что довелось подержать в руках драгоценные бумажки, другие, отчаянно негодуя, рвали и бросали в печь. Греха нету – природа наделила людей чувством тем и другим. И было тоже всем удивительно: откуда появилась куча живых долларов?

Про те, Савеловы, столь нашумевшие на всю муниципалитетию, молва прокатилась да схлынула – ищи звон, где он. Люди собирались группами и, сникшие от безделья, судачили. В одной кучке возле пивного киоска на главной улице скопилось шестеро здоровых горластых мужиков.

– Он эт-то, он, жириновец учудил! – суетился прапорщик в отставке, седобородый кавказец.

– Не-не… Это, скорее, подарок грызловский…

– Единоросцы это – ищут средство укрепиться во власти.

– А может, Фрадков раскошелился?

– Не, братцы, энтот пока ишшо партию не родил…

И разошлись мужики в дремучем недоумении, какой мудрец подкинул загадку.

Не опоздал выйти на проторенную тропу и поселковый пророк Глеб Будилов, хромой мужичонка в вечно заплатных кирзовых сапогах или валенках, с вечной, будто пришитой за правым плечом, холщовой сумой. Он не упускал ни одного случая, чтобы не сказать о нём своё суждение. Встретив поселковца, он непременно пускался завести разговор. В ответ чаще слышал «отвяжись», но всё же успевал сказать два-три слова.

В день выборов люди шли навстречу Глебу один за другим. Больше привлекали его внимание дамы, весёлые и улыбчивые, а иногда, шедшие с причудами, молодые мужички. А вослед – грозный Глебов клич: «Чему радуетесь?»

Чему? Савеловой смерти? Или ожиданию, когда генеральный чиновник Барчук третий раз угнездится на вертячее кресло равнодушно созерцать, как буйствует вокруг разрушительная сила?

…У памяти свои петли-дороги.

На третью после возвращения из больницы бессонную ночь Агроня вспомнила, что пенсию свою и Савелову, около семи тысяч рублей, завернула в старый платок и