Однако наряду с желанием драться иногда высказываются прямо противоположные устремления: «Все равно, чтоб подраться, / Кто-нибудь находился» («Сколько я ни старался…», 1962), «Драться не хочу — не старайтесь. / Вот вам два рубля — убирайтесь!» («Разговор в трамвае», 1968; начальная редакция /5; 498/), «Видно шрамы от крючьев — хоть против я драк, / Но избегнуть не смог абордажа» («Баллада о брошенном корабле», 1970; черновик /2; 536/). Неслучайны и следующие варианты названия «Сентиментального боксера»: «Песня о боксере, о сентиментальном боксере, который умел драться, но очень этого дела не любил»723, «Вторая серия этой песни. Когда он стал боксером, то он очень не любил этого дела. Не любил он драться, но умел. Ну вот, песня про сентиментального боксера»[935]. А один раз — даже так: «В общем, это песня о сентиментальном боксере и вообще про любого человека, который умеет драться, но очень этого дела не любит»[936] [937] [938]. «Про любого» — то есть, надо полагать, и про себя, поскольку, как вспоминает Л. Абрамова, Высоцкий «в вопросах чести был очень щепетилен, а подраться тогда [в начале 60-х. — Я.К] любил и делал это вдохновенно. Через несколько лет, после одной из драк, когда, защищаясь сам и защищая трех своих своих друзей в одном из московских проходных дворов, он был вынужден драться авоськой, в которой лежали две большие железные коробки с рекламными кинороликами, всякий интерес к дракам у него пропал, и он стал прибегать к этому способу спора только в случае крайней необходимости»^.

***

В черновиках «Песни автозавистника» герой говорит: «Проснулся в пять, на зорьке, бодрый, гвоздь достал, / Пошел на стеклах выцарапывать нули. / Не допущу, чтоб иностранный капитал / Маскировался под названьем “Жигули”» (АР-2-110).

Мотив, заключенный в первой строке («Проснулся в пять, на зорьке, бодрый»), встречается еще в трех произведениях, написанных примерно в это же время — «Честь шахматной короны», «Жизнь оборвет мою водитель-ротозей…» и «“Не бросать!”, “Не топтать!”…»: «Я поднялся бодрый спозаранка» (АР-9-169), «Я, чтоб успеть, всегда вставал в такую рань…» /3; 73/, «Я встаю ровно в шесть / (Это надо учесть)» /3; 115/. Сравним еще с песней «Вот главный вход…» (1966): «Проснулся я — еще темно, / Успел поспать и отдохнуть я <.. > А рано утром — верь не верь — / Я встал, от слабости шатаясь»; с черновиком «Аэрофлота» (1978): «В кой веки раз я выбрался в загранку / Как человек: собрался спозаранку» /5; 558/; и с песней «Эй, шофер, вези — Бутырский хутор…» (1963): «Очень жаль, а я сегодня спозаранку / По родным решил проехаться местам». Как вспоминает бард Евгений Агранович: «Высоцкий в этот день, как обычно, встал в шесть часов утра, в лучшем случае успел выпить чашку кофе и помчался по делам…»727.

В первой редакции «Песни автозавистника» есть и такие строки: «С работы выгнали, живу я с “Жигулей”, / Хоть ненавижу их до одури, до спазм. / Когда я рву клещами ручки от дверей, / Я ощущаю трудовой энтузиазм» /3; 363/.

Выражение трудовой энтузиазм было введено в оборот не кем иным, как Лениным: «В дни празднеств, в дни нашего победного настроения, в дни третьей годовщины Советской власти, мы должны проникнуться тем трудовым энтузиазмом, той волей к труду, упорством, от которого теперь зависит быстрейшее спасение рабочих и крестьян, спасение народного хозяйства, тогда мы увидим, что в этой задаче мы победим еще более твердо и прочно, чем во всех прежних кровавых битвах»[939].

Но под внешним сарказмом скрывается прямо противоположный смысл: если советская власть персонифицирована в образе «частного собственника», то слова главного героя песни: «Хоть ненавижу их до одури, до спазм», — выражают его отношение к властям и напоминают написанную два года спустя «Мистерию хиппи»: «Нам до рвоты ваши даже / Умиленье и экстаз». А эти хиппи сразу же противопоставили себя государству: «Приспичило и припекло: / Мы не вернемся, видит бог, / Ни государству под крыло, / Ни под покров, ни на порог!».

К тому же если в «Песне автозавистника» герой уродует вражеский «Фиат», то в «Мистерии хиппи» лирическое мы, обращаясь к представителям государства, говорит: «Кромсать всё, что ваше, проклинать!». И в том же 1973 году этот глагол встретится в песне «Был развеселый розовый восход…»: «Горит наш бриг, смолою бревен плача, / А мы кромсали вражеский корвет» (СЗТ-2-449). Причем если герой «Песни автозавистника» говорит: «Когда я рву клещами ручки от дверей…», то и хиппи тоже разрывают все отношения с государством: «Мы рвем — и не найти концов». Отметим в этой связи еще одну перекличку — между «Мистерией хиппи» и написанными через год «Частушками Марьи»: «Кромсать / Всё, что ваше, проклинать! / Как знать, / Что нам взять взамен неверия?» = «Ничего я не хочу, / Ничему не верю я! / Ты гори огнем. престол. / Пропадай, империя!» /4; 413/.

Впервые тема ненависти к властям появилась в «Аистах» (1967): «И любовь не для нас, / верно ведь? / Что нужнее сейчас? /Ненависть!»; далее — в песне «Про любовь в Средние века» (1969): «Яненавижу всех известных королей!»; в «Моем Гамлете» (1972) и «Палаче» (1977): «Я позабыл охотничий азарт, / Возненавидел и борзых, и гончих, / Я от подранка гнал коня назад / И плетью бил загонщиков и ловчих», «Но ненавижу я весь ваш палачий род». Точно так же и сам Высоцкий относился к властям. По воспоминаниям Ивана Дыховичного, прозвучавшим в интервью для фильма «Французский сон» (2003), его «колотило от ненависти к ним, от того, что он зависим от них», но одновременно с этим «он скрывал свою ненависть к ним, пытался даже с ними дружить»[940] [941] [942] [943] [944]. Участник альманаха «Метрополь» Виктор Тростников, рецензируя роман Высоцкого и Мончинского «Черная свеча», писал: «Высоцкий с перекошенным от ненависти лицом рассказал мне однажды, как ему обрыдло мчаться к большим начальникам по первому их зову и петь им “Охоту на волков” — песню, которую они почему-то любили больше всех»730. Об этой же ненависти Высоцкий говорил 19 января 1979 года писателю Аркадию Львову после концерта в Квинс-колледже (Нью-Йорк): «Я их ненавижу, они душу выматывают. Ведь не в том дело,