Вслед за этим получаю приглашение из итальянского охранного отряда – на бал. Надо, думаю, посмотреть, как веселятся в Пекине. Еду опять вместе с Дубельтом. Было уже совершенно темно, когда мы подъехали к офицерскому собранию. Кругом стояло множество рикш. У каждого мальчишки-извозчика в руках было по фонарю, вследствие чего издали это походило на иллюминацию. В Китае ночью не дозволяется ходить без фонаря: вас могут принять за вора. Входим в зал. Танцы в полном разгаре. Здесь полное смешение языков. Одних китайцев не видно. Японцев много. Дам достаточно. Костюмы некоторых из них мне понравились. В особенности хорош костюм был на мадам Позднеевой – черный шелковый, отделанный кружевами, очень элегантный! Долго не забуду я, как вальсировал здесь молодой красивый англичанин, офицер, в красном парадном мундире, похожем на наш лейб-гусарский доломан, с черными жгутами. Волосы длинные, напомажены и расчёсаны пробором – спереди и на затылке. Дама его, субтильненькая немка, маленького роста. Танцуют они медленно, с приседанием и с каким-то особенным упоением, без отдыха и без передышки. Много пар переменилось, а они всё кружатся и кружатся. Поворачивают вправо, затем влево, после чего опять своим порядком. Когда я пришел, они уже танцевали. Смотрю на них, любуюсь и удивляюсь выносливости. Дамочка закинула свою головку, с высоким черепаховым гребнем, на плечо кавалера и, казалось, так и застыла в этом положении.

Иду в буфет, выпиваю стакан чаю, слушаю разговоры иностранцев. Возвращаюсь назад, а парочка моя все так же продолжает порхать по зале. Англичанин – точно побился с кем о заклад довести свою даму до изнеможения. Очевидно, англичане и в танцах так же упорны, как и в политике. Я так и уехал с бала, не дождавшись, когда они окончат свой «тур».

На балу у итальянцев познакомился я, совершенно случайно, с Виктором Юльевичем Грот. Еще раньше слышал я в посольстве, что он приехал в Пекин, но не встречался с ним. Тут вижу: стоит высокий мужчина, во фраке и белом галстуке, волосы длинные, слегка свешиваются на лоб. Лицо обросшее рыжеватой бородой, умное, энергичное. Я почему-то решил, что это Грот. Подхожу к нему, знакомлюсь, оказывается – он самый. На другой же день мы обменялись визитами. Грот преинтересный человек. Он в совершенстве знает китайский язык и служил секретарем-переводчиком при Лихун-Чанге. С ним он объехал все европейские дворы. Прежде всего он рассказал мне, как они являлись к нашему Государю.

На Лихун-Чанга, как кровного азиата, уважающего больше всего блеск и пышность, потрясающе подействовала наша придворная обстановка. В особенности парадный выезд, золочёные кареты, белые шестерки лошадей, ливрейные лакеи, камер-лакеи, скороходы, арапы и т. п. Вообще вся дворцовая роскошь. Все это так на него повлияло, рассказывает Виктор Юльевич, что, по приезде в Берлин, Лихун-Чанг стал совершенно игнорировать немецкий двор, где обстановка куда скромнее нашей. То же было и при других дворах. «Вот русский Император – это настоящий Государь!», с восторгом восклицал Лихун-Чанг, пораженный великолепием приема в Царском Селе. На остальные же дворы он и рукой махнул.

Грот – величайший знаток китайских редкостей и древностей. Помню, посылаю я нашему драгоману Колесову эмалевую чашечку, с просьбой определить, насколько она хороша, при чём упомянул в письме, что чашечка эта есть выбор Грота. Колесов пишет мне: «Чашечка времени Чен-Лунь, очень интересная. И вы можете быть вполне спокойны, что ежели вещь прошла через руки такого знатока, как Виктор Юльевич, то она достойна внимания».

На другой же день нашего знакомства иду к нему. Остановился он на Посольской улице, недалеко от Ходомынской. Было часов 8 утра. Виктор Юльевич, уже одетый, сидит, наклонившись на стуле, в просторной комнате, и рассматривает редкостные вещи, которые нанесли ему антиквары Пекина. Их стояло тут в прихожей человек десять, по крайней мере, и каждый с узелком в руках.

– Здравствуйте, садитесь, пожалуйста! – восклицает мне мой новый знакомый, и весело улыбается. – А у меня вот китайцы, – объясняет он как бы в извинение.

– Пожалуйста, пожалуйста, продолжайте, – говорю. – Позвольте мне посидеть и полюбоваться на подобные прелести.

Сажусь и смотрю. По всей комнате – на столах, на полу, на стульях, на кровати – везде лежали и стояли всевозможные китайские редкости. Виктор Юльевич с деловым видом берет со стола фарфоровую вазу, поворачивает ее, оглядывает со всех сторон и молча возвращает хозяину, молодому китайцу в лиловой куртке. Тот, как институтка, делает что-то вроде книксена, молча же берет свою вещь и удаляется. За ним очередь показывать свой товар – почтенному старику, в темно-коричневой курме. Неслышно ступая своими войлочными подошвами, с поклоном подходит старик к Гроту, бормочет что-то, становится на корточки и начинает развязывать синюю салфетку. Глазам моим представляется роскошная нефритовая ваза, светло-зеленого цвета, с узеньким горлышком, вся изукрашенная рельефными рисунками, точно кружевом. Бесподобная. Грот вертит ее и, не говоря ни слова, отставляет в сторону. Это обозначало, что ваза куплена. Старик удаляется. Вслед за вазой появляется в руках у Виктора Юльевича толстое, тяжелое, неуклюжее фарфоровое блюдечко, бледно-синего, грязноватого цвета. Он долго восхищается им и затем тоже отставляет в сторону.

– Виктор Юльевич, скажите, пожалуйста, извините, что я прерву вас! Что вы нашли интересного в этом блюдечке? Я пяти копеек за него не дал бы, – смеясь, говорю ему. – Очень уж оно грубой работы.

– О! Это чудная вещь! – восклицает он. – Это самый древний фарфор, который существует на свете. Это Сунской династии. Этому блюдечку более тысячи лет.

Жаль, что я не спросил, сколько он дал за него. И вот таким образом каждое утро Грот покупал массу вещей. Больше всего меня поражала манера, как он покупал. Никаких споров, никакой торговли. Взглянул на вещь, буркнул что-то по-китайски вполголоса – и готово. По окончании осмотра вещей, Виктор Юльевич дает китайцам чеки на банк, отпускает их, и тем дело кончается. Он уступил мне по своей цене несколько редкостных вещичек. Спасибо ему. В особенности замечательны две фарфоровые чашечки серо-молочного цвета, с рельефными изображениями драконов с внутренней стороны, – тоже Сунской династии.

Грот все вещи, которые накупил здесь, как говорят, подарил китайской императрице.

Мы встретились с ним еще раз в Шанхай-Гуане, когда я ехал обратно в Россию. Смотрю, как-то вечером, подходит поезд и из вагона показывается Виктор Юльевич.

– Вы куда? – кричу ему.

– К себе в Ургу еду. Пора! Я и то загостился! Ведь у меня там золотые прииски разрабатываются. – Затем, улыбаясь, многозначительным тоном добавляет: – А я без вас какую бронзовую вазу купил, удивительную! Дал тысячу лан[32],– восторженно восклицает он.

– Да за что же так дорого? – с удивлением спрашиваю его.