на стороне своих коллег. «Герои!» – громко выкрикивали они в их адрес, когда тех после ареста вели к зданию тюрьмы, чтобы зарегистрировать в качестве обвиняемых по делу об убийстве и покушении на убийство. Все это происходило в присутствии журналистов. Во время внутреннего расследования никто не дал против семи офицеров никаких показаний. На митинге в их поддержку члены местной ассоциации сотрудников полиции раздавали коллегам обвиняемых листовки с призывом перечислять часть зарплаты на нужды семей подсудимых до тех пор, пока не закончится судебный процесс. Об этом сообщали в своих репортажах корреспонденты «Таймс-Пикаюн» Лори Мэгги и Брендан Маккарти.

Верховный суд штата Луизиана 13 июня 2007 года отклонил апелляцию об отмене повесток Лори Будо, Шери Ландри и Мэри Жо Д’Амико. Это означало, что медсестрам все же придется дать свидетельские показания большому жюри присяжных.

* * *

Вскоре еще одна, четвертая медсестра из Мемориала узнала от своего адвоката, что от нее также потребуют выступить в качестве свидетеля. Это была непосредственный руководитель Будо и Ландри – главная медсестра отделения реанимации Карен Уинн. Кто-то из ее коллег сообщил следователям офиса генерального прокурора штата, что она говорила ей об эвтаназии пациентов на седьмом этаже. Уинн не стала этого отрицать. «Даже если эвтаназия и была, – сказала она, – для нас это не что-то из ряда вон выходящее, подобные вещи мы делаем каждый день – просто это называется по-другому».

Помогая вводить сильнодействующие препараты пациентам на втором этаже, Карен была твердо убеждена, что, учитывая особые обстоятельства, медики приняли верное решение. «Мы сделали максимум возможного, – не раз повторяла она. – В той ситуации мы поступили именно так, как это было необходимо».

Единственное решение, в правильности которого Уинн сомневалась, было то, что, посадив в вертолет свою шестнадцатилетнюю дочь, она не полетела вместе с ней. Девушке, прежде чем попасть в безопасное место, пришлось немало пережить. Карен впоследствии слышала, как она говорила другим людям, что случившееся поколебало ее веру в Бога. Эти слова дочери разбили Уинн сердце.

Карен Уинн также очень переживала из-за ареста двух медсестер больницы, своих подчиненных. Адвокаты Ландри и Будо предупредили Уинн, что ей ни в коем случае не следует контактировать с бывшими коллегами, находящимися под следствием, так как их могли обвинить в сговоре. Но и сама Карен Уинн, и медсестры проигнорировали этот совет и нередко звонили друг другу, чтобы узнать, как дела.

Когда появилась какая-то ясность относительно времени вызова Уинн в суд, адвокат подготовила ее к даче свидетельских показаний большому жюри. Она рассказала, каких вопросов можно ожидать, и позаботилась о том, чтобы выступление ее клиентки было четким и последовательным. Нельзя не отметить, что адвокат при этом была очень терпеливой и старалась разъяснить Уинн смысл юридических процедур, в которых ей предстояло принять участие. Адвокат делала все от нее зависящее, чтобы защитить интересы своей клиентки, и та прониклась к ней большой симпатией. Но их разговоры о том, что происходило в Мемориале во время урагана и наводнения, будили в душе Уинн тяжелые воспоминания, поэтому нередко после этого ей требовалась не одна неделя, чтобы прийти в себя.

Уинн считала, что страдает посттравматическим стрессовым расстройством. Она хорошо знала его симптомы и, находя их у себя и своих коллег, была уверена, что выйти из этого состояния ни ей, ни остальным не удастся уже никогда.

В какой-то момент Карен, проработавшая медсестрой всю жизнь, поймала себя на желании уйти из этой профессии. Она пыталась шутить, говоря, что, возможно, ей стоит заняться продажей обуви в универмаге «Сакс» на Пятой авеню в Нью-Йорке. Но у нее все чаще возникало ощущение внутренней пустоты, словно она оставила в больнице часть своей души, принеся ее в жертву. Уинн размышляла о том, как часто за двадцать пять лет работы в Мемориале ей приходилось ставить интересы пациентов выше интересов своих близких, с которыми она могли бы проводить куда больше времени. Она вспоминала свои пятидесяти- и шестидесятичасовые рабочие недели. А еще думала о том, что именно она позвонила Шери Ландри и Лори Будо и сказала, что они должны выйти на работу на время урагана. Карен Уинн больше не желала нести изнуряющее бремя ответственности. Это ощущение возникало у нее еще до урагана «Катрина». Она чувствовала себя измученной и опустошенной.

Теперь, после всего, что ей и другим медикам, в том числе находившимся под следствием медсестрам, пришлось пережить за те пять дней, когда Новый Орлеан находился во власти стихии, Карен Уинн должна была предстать перед большим жюри присяжных в связи с уголовным делом об убийстве, в котором обвиняли ее коллег. Для Карен Уинн это было невыносимо. Она с ужасом ждала, когда ее вызовут в суд для дачи свидетельских показаний, но, в отличие от других, для нее этот момент так и не наступил.

* * *

В тот самый день, когда медсестры должны были дать свидетельские показания перед жюри присяжных, пациент Анны Поу Джеймс О’Брайант оказался перед сложным выбором. Специальное исследование показало, что рак распространился с его лицевых костей на мозг. Поу работала только в государственной больнице и не имела отношения к частной клинике, в которой лечился О’Брайант. Коллега Анны Поу Дэн Нусс, который незадолго до этого сделал О’Брайанту еще одну сложную операцию, ввел Анну в курс дела. Сообщая пациенту, еще нестарому пятидесятитрехлетнему мужчине, о результатах последних анализов, Нусс не смог сдержать слез. О’Брайант в ответ похлопал его по плечу и сказал, что не сомневается: Нусс сделал все, что было в его силах. Это происходило всего за день до тридцать второй годовщины свадьбы Джеймса О’Брайанта и его супруги Бренды. Выбор, который Нусс вынужден был предложить пациенту, состоял в следующем: попробовать пройти курс химиотерапии, от которой, по мнению Нусса, самочувствие пациента лишь ухудшилось бы, – или же прекратить попытки лечения онкологического заболевания и отправиться в хоспис. Второй вариант означал, что медики сосредоточатся на том, чтобы минимизировать симптомы болезни, и постараются, чтобы пациент до самой смерти пребывал в более или менее комфортном состоянии и не страдал от боли. О’Брайант сделал выбор в пользу хосписа.

Поу позвонила Бренде. «Как он это воспринял?» – спросила она. Бренда ответила, что, конечно же, нельзя сказать, что ее муж и она сама счастливы, но они держатся. Анна сказала Бренде, что та может звонить ей в любой день и в любое время, все двадцать четыре часа в сутки. Сама она и прежде регулярно звонила О’Брайантам, чтобы узнать, как у них дела, но теперь стала