— Конечно, — согласился Петтер, тревожно на меня взглянув. — Галлин, побудь с ней, ладно?

И я вдруг поняла, что он беспокоится, чтобы я не выдала себя, обнаружив излишнюю чувствительность к запахам. Смешной — как будто теперь это имело хоть какое-то значение!..

Галлин курил какие-то на редкость вонючие папироски (если мне не изменял нюх, в составе был отнюдь не только табак!) и косился на меня с любопытством. Я же старательно изображала невозмутимость, размышляя о весьма широком круге знакомств юноши. Оказывается, я многого о нем не знала.

Наконец из ангара выглянул объект моих размышлений.

— Ми… — начал он, но не успела я усмехнуться (назовет меня по имени — и прощай, конспирация!), как юноша закончил бойко: — Милая, пойдем!

— Конечно, — согласилась я, пряча улыбку, и взяла его под локоть. — Пойдем, милый!

У Петтера дрогнула рука, но у него хватило самообладания принять такое обращение как должное.

— Ты присмотри за машиной, ладно? — попросил он Галлина.

— Ладно уж, летите, голубки! — согласился Галлин, туша сапогом окурок, и с душераздирающим скрипом запер за нами дверь.

К счастью, оказаться в полной темноте нам не грозило: Петтер распахнул задние ворота и зажег повсюду свет.

— Вот он, мой Бруни! — гордо сообщил юноша, широким жестом указывая на нечто, ранее, видимо, прикрытое тканью. — Биплан новейшей конструкции!

Пахло от Петтера гордым лавровым торжеством.

Я присмотрелась, сглотнула… и, отпустив локоть Петтера, обошла вокруг «Бруни».

— Мы полетим на этом?! — не поверила я, обозревая наше… средство передвижения.

— Ну да! — Петтер искренне удивился.

— Кажется, вы собирались соперничать в небе с драконами, — заметила я с сомнением. Назвать это сооружение гордым словом «самолет» у меня бы не повернулся язык. Конструкция из дерева, ткани и фанеры доверия не вызывала. Неужели оно вообще может оторваться от земли?!

— Ну… со временем! — выкрутился юноша, кажется, несколько смутившись. — Вы не бойтесь, я на нем уже не раз летал!

Я вздохнула — выхода все равно не было — и согласилась:

— Хорошо, показывайте, куда садиться!

— Сюда! — Петтер похлопал своего любимца по боку. — Спереди пилот, а пассажирское место сзади!

Я подошла поближе. Крутившиеся на языке эпитеты удалось проглотить с огромным трудом. «Пассажирское место» напоминало прорубь или отхожее место у селян. В деревянном корпусе была попросту вырезана дырка, в которой виднелась скамеечка.

Слава всем богам, что соответствующий запах не прилагался!

Впрочем, летать на таком аппарате наверняка страшно, а у пассажиров бывает слабый желудок или кишечник…

— Я боюсь! — честно призналась я.

— Не бойтесь, Мирра! — Петтер тут же приосанился, почувствовав себя героем и защитником. — Я же буду с вами!

Признаюсь, это единственное, что радовало меня в данной ситуации…

С посадкой возникли непредвиденные проблемы — утрамбовать меня вместе с юбками и шубой (не говоря уж о свертках и саквояже!) никак не удавалось. Сполна насладившись незабываемыми ощущениями пробки, которую пытаются затолкать в горлышко бутылки, в конце концов я не выдержала:

— Петтер, подождите! Так ничего не получится.

— Да, — согласился он. Придерживая меня за талию, помог выбраться из «пассажирской» дыры. Петтер отвел глаза и, поколебавшись, предложил тихо: — Может, останетесь? Мало ли что. Давайте, я сам?

— Не выдумывайте! — отмахнулась я. — Вам хель не поверят, следовательно, придется лететь вместе.

— И что вы будете делать?

— Переоденусь, — ответила я, критически разглядывая подол своей юбки и шубу, на которую не пожалели меха.

— Во что? — удивился Петтер.

Отличный вопрос: домой за вещами я заглянуть не сподобилась.

— Хм, — я огляделась в тщетной надежде найти хоть что-нибудь пригодное. Ничего, кроме парусины и шинели Петтера (бедняжка упарился, пока пытался затолкать меня в «пассажирское место») на глаза мне не попалось. И тут меня озарило: — Петтер, а у вас здесь нет запасной одежды?

— Запасной? — изумился он. — Ну, роба есть. Я в ней с механизмами вожусь. А что?

— Несите! — обрадовалась я…

Надо думать, внешний вид мой после переодевания скандализировал бы общество Ингойи настолько, что меня единодушно объявили бы буйно помешанной. По счастью, лицезреть меня в таком виде довелось лишь Петтеру, а он оказался юношей незаурядной храбрости (и отличного чувства юмора, что немаловажно!).

— Ужас, — констатировала я, оглядывая себя. Хорошо хоть зеркала здесь не нашлось! В комбинезоне из грубой темно-синей ткани (должно быть, чтобы меньше были заметны пятна, о которых мне старательно докладывало обоняние) и наброшенной на плечи шубе я наверняка выглядела… сногсшибательно!

Впрочем, это не помешало Петтеру меня обнять.

— Вы самая красивая! — заверил он серьезно.

— Клянетесь? — пошутила я, невольно улыбаясь.

— Клянусь! — торжественно произнес юноша, подняв левую руку. Пахло от него липовым цветом и медом — нежно, тепло и сладко. — Лучше вас нет!

— Спасибо, Петтер, — ответила я, чувствуя себя ненормально… счастливой?..

В переодетом виде мне удалось разместиться с относительным комфортом, подстелив теплую верхнюю юбку.

— Извините, у меня только один шлем и очки, — виновато сказал Петтер, убедившись, что я устроилась со всеми возможными (в данных обстоятельствах!) удобствами. — Вам лучше привязать шляпу шарфом. А сверху набросить шубу. Давайте, я помогу.

— Конечно, благодарю вас! — вежливо откликнулась я. Кажется, он искал любой повод, чтобы лишний раз ко мне прикоснуться. — И, Петтер, возьмите вот это! Нанесите прямо на одежду пять-шесть капель.

Я протянула ему припрятанный пузырек.

— Что это? — поинтересовался Петтер, послушно отвинчивая крышку.

— Мята, розмарин и фенхель, — объяснила я. — Вы ведь устали, а это поможет вам взбодриться.

— Спасибо, Мирра! — в тихом голосе Петтера, в его темных глазах было столько нежности, что у меня защемило сердце. Петтер шагнул прочь, потом остановился, кажется, колеблясь. В этом сарае было столько сильных и неприятных запахов, что улавливать его чувства мне удавалось лишь вблизи. Потом, решившись, он взял с полки бутылку, вернулся и протянул мне: — Выпейте, хоть глоток-два. Это… для храбрости!

Отказываться я не стала, хотя пить хельский самогон — все равно, что глотать огонь.

Зато когда я отдышалась и вытерла слезы, то обнаружила, что «Бруни» уже выкатился из ангара и теперь весело скакал по полю, освещая себе путь прикрученным на носу фонарем.