Зато очень пригодилась сумка с припасами, которую я так и не бросила. Кофе пришлось пить прямо из фляги, зато выпечки было вдоволь, хоть и мгновенно остывающей на холоде.

По правде говоря, мы оба проголодались, так что не слишком привередничали. Надо думать, Петтер не отказался бы и от чего-то посущественнее (ох уж этот мужской аппетит!), но выбирать не приходилось.

— И что мы будем делать? — поинтересовалась я, доверчиво устроившись в кольце рук Петтера.

Думать ни о чем не хотелось. Ситуация, прямо скажем, незавидная. Ночь, холод…

— Можно попробовать выйти к ближайшему поселку хель. Он должен быть где-то неподалеку, — предложил Петтер.

— Метель усиливается, — возразила я. Даже шевелиться было лень. — Мы можем пройти от него в двух шагах и не заметить.

Тем более что построенные изо льда дома хель вообще мало выделялись в здешнем пейзаже.

— Давайте дождемся рассвета, — Петтер погладил меня по волосам. — Уже скоро.

— Давайте, — согласилась я, наслаждаясь исходящим от него теплом. Украдкой провела пальцами по его груди, вдохнула ставший таким родным аромат ветивера…

Петтер беспокойно шевельнулся, на мгновение сильнее сжал руки. Потом глубоко вздохнул и заставил себя чуть ослабить объятие.

Так мы и сидели, когда отдаленный волчий вой заставил меня дернуться и вглядеться в темноту. Петтер напрягся, прислушиваясь.

— Здесь не может быть волков! — воскликнула я.

В землях хель действительно практически не водилось крупной живности, кроме медведей и полярных лис.

— Может, — тихо возразил юноша, и голос его звучал столь странно, что я подняла голову. Лицо Петтера казалось белее снега. — Это снежные волки!

Я сглотнула, разом вспомнив все страшные сказки. Звери, сотканные из снега, — северные чудовища, неуязвимые для человеческого оружия.

Кажется, вой приближался.

— Мы просто замерзнем, — тихо произнесла я. Укрыться от волков негде, бежать некуда. Легенды уверяют, что снежные волки теряют силу с рассветом, вот только вряд ли мы продержимся так долго.

— Нет! — мотнул головой Петтер. Пахло от него странно — бархатный ладан, сухая шершавость ветивера — уверенность и решимость. — Я не позволю вам замерзнуть! Вставайте, Мирра, ну же!

Я повиновалась, хоть и не понимала, что он намеревался делать. Единственное, что могла предпринять я сама — в надежде отпугнуть волков накапать вокруг эфирных масел. Впрочем, вряд ли это помогло бы против созданий не из плоти и крови.

Петтер взглянул на едва светлеющее над морем небо и решительно оттащил наши пожитки в сторону.

— Держитесь неподалеку! — велел он, бросив на меня короткий взгляд. Я молча кивнула.

Петтер подошел к «Бруни», похлопал его по боку, старательно смахнул снег. Вынул из кабины бутыль, плеснул вонючей жидкости на изломанное крыло самолета. Потом достал коробок и, чиркнув спичкой, поднес ее к ткани.

Я прикусила губу, поняв, что он сделал.

Отяжелевший от влаги материал занимался неохотно, но понемногу огонек разгорался, и вот уже на «Бруни» горел небольшой костерок, постепенно отвоевывая себе все больше пищи.

Петтер шагнул в сторону и отвернулся, кажется, смаргивая слезы.

Живой огонь был нашей единственной надеждой, но ради нее Петтеру пришлось собственными руками уничтожить свое творение, своего верного друга, свою мечту.

— Не нужно, — попросила я, крепко обнимая юношу. А у самой глаза на мокром месте. — Я знаю, вы еще будете летать. Он… он погиб не напрасно!

Звучало пафосно. Но в тот момент это действительно казалось уместным.

От «Бруни» тянуло живительным теплом.

А губы у Петтера были соленые…

Вопреки ожиданиям, «Бруни» горел долго. Возможно, из-за сыплющегося с небес снега, который сдерживал пламя. Или он действительно все понимал, как бы глупо это не звучало применительно к нелепой конструкции из палок и ткани. Но «Бруни» все растягивал и растягивал свою агонию, даря нам бесценные минуты.

А мы сидели у костра, как замерзшие воробушки, и с надеждой вглядывались в светлеющее небо. Признаюсь, мне вовсе не улыбалось романтически умереть в объятиях Петтера.

Умирать — страшно. О сыне я старалась даже не думать…

Ветер еще не раз доносил до нас тоскливый вой, который словно резонировал в позвоночнике. Но приближаться снежные волки боялись. Для них огонь куда страшнее — и ненавистнее! — чем для обычных животных.

В предутреннем сумраке мне все мерещились горящие глаза, поэтому я старалась смотреть только на море, серое и неприветливое. И слушала стук сердца Петтера под моей щекой.

И, наверное, это единственное, что спасало меня от помешательства.

Люди здесь — незваные гости и законная добыча. И я, каюсь, в тот момент могла понять желание заговорщиков уничтожить это ледяное чуждое великолепие…

— Боги, милосердные мои боги! — сорвалось с моих замерзших губ, когда край солнца показался над горизонтом. Петтер лишь вздохнул, уткнувшись губами в мою макушку.

И бессильный вой снежных волков, сотнями гибнущих под солнечным светом, звучал нам приятнее любой музыки…

«Бруни» погас через несколько минут после рассвета.

— Пойдем? — предложил Петтер, стараясь не смотреть на кучу золы, в которую превратился самолет. Снег торопился похоронить его останки, укрыть траурным белым покрывалом.

— Пойдем, — согласилась я, поднимаясь с помощью Петтера. Все тело у меня затекло, и теперь в руки и ноги словно впивались ледяные иголки.

Сборы были недолгими, и вот мы уже шагали на север, сочтя, что чем севернее, тем больше шансов отыскать хель.

Петтер меня поддерживал, обнимая за талию, хотя, надо думать, сам не слишком уверенно держался на ногах от холода и усталости.

Впрочем, далеко уйти мы не успели. Разухабистый свист, крик: «А ну стоять, твари позорные!», веселый перезвон Колокольцев на сбруе медведя — все это было так знакомо, что я едва не расплакалась от облегчения и придержала Петтера за рукав.

— Не волнуйтесь, — шепнула я, видя, что он приготовился отражать угрозу. — Это же хель! Мы спасены!

— Как скажете, — вздохнул он, кажется, не слишком радуясь. Колкий аромат лимонной травы, пахнущее ирисом сожаление…

Я же прищурилась, всматриваясь в полускрытую пеленой снега фигуру, и чуть не села прямо на мерзлый песок.

— Альг-исса?! — выговорила я недоверчиво. И, не до конца веря собственным глазам, замахала руками, закричала что было сил: — Альг-исса! Это Мирра!

Хель пришпорила своего скакуна. Медведь взвился на дыбы, закусил удила и рванул вперед.

— Солнце? — недоверчиво переспросила Альг-исса (это действительно оказалась она!), осаживая Хельги в нескольких шагах от нас. — Ай, это ты?