— По сути дела, это посмертная встреча, днем раньше, днем позже, — сказал Этьен, когда они сидели в кафе.

— Да ладно тебе, — сказал Оливейра. — Очень плохо, если ты впадаешь в такое состояние, впрочем, ладно. Предупреди Рональда и Перико, встречаемся в десять на квартире старика.

— Неудачное время, — сказал Этьен. — Консьержка нас не впустит.

Оливейра достал ключ, посмотрел сквозь него на солнце и протянул Этьену так, будто это ключ от города.

(-85)

Просто невероятно, сколько всего может высыпаться из карманов брюк: мусор, часы, вырезки из газет, застарелые таблетки аспирина, лезешь в карман за носовым платком — и вдруг вытаскиваешь за хвост дохлую мышь, вполне возможная вещь. Он шел к Этьену, а сон про хлеб все еще не оставлял его, и вдруг воспоминание о другом сне возникло перед ним, как дорожное происшествие, — раз, и ничего не поделаешь, Оливейра сунул руку в карман коричневых вельветовых брюк как раз на углу бульвара Распай и бульвара Монпарнас, поглядывая в то же время на гигантскую скорчившуюся жабу в халате, Бальзак-Роден или Роден-Бальзак[864], запутанное переплетение двух враждебных спиралевидных молний, и вытащил из кармана газетную вырезку с перечнем дежурных аптек Буэнос-Айреса и еще одну, с объявлениями о ясновидящих и гадалках. Было забавно узнать, что сеньора Коломье, венгерская предсказательница (которая вполне могла оказаться одной из матерей Грегоровиуса) жила на улице Абесс и владела secrets des bohèmes pour retour d’affection perdues.[865] Ниже запросто предлагалось нечто великое: Désenvoûtements,[866] после чего объявление о предсказании по фото казалось просто смешным. Этьену, востоковеду-любителю, было бы интересно узнать, что профессор Мин vous offre le vérit. Talisman de l Arbre Sacré de l’Inde. Broch. c. 1 NF timb. B.P. 27, Cannes.[867] А как не удивиться существованию некой мадам Сансон, Medium-Tarots, predict, étonnantes, 23, rue Hermel[868] (особенно если учесть, что Эрмель был, кажется, зоологом, имя у него в самый раз для алхимика), или потешить свою латиноамериканскую гордость коротким и емким объявлением Аниты, cartes, dates précises,[869] Жоана-Жопеса (sic!) Secrets indiens, tarots espagnols,[870] a также мадам Хуаниты, voyante par domino, coquillage, fleur.[871] Надо было обязательно сходить с Магой к мадам Хуаните. Раковина, цветы! Но не с Магой, теперь уже нет. Маге бы очень захотелось узнать судьбу по цветам. Seule MARZAK prouve retour affection.[872] Но какой смысл возвращать то, чего не было? Это и так понятно. Уж лучше строго научный тон Жана де Ни, reprend ses VISIONS exactes sur photos, cheveux, écrit. Tour magnétiste intégral.[873] Дойдя до кладбища Монпарнас, Оливейра скатал из бумажки шарик, тщательно прицелился и послал их всех подальше, к Бодлеру, лежавшему за забором, к Девериа[874], к Алоизиусу Бертрану[875] — к людям, достойным того, чтобы им погадали по руке ясновидящие вроде мадам Фредерик, la voyante de l’élite parisienne et internationale, célèbre par ses predictions dans la presse et la radio mondiales, de retour de Cannes.[876] Че, a еще к Барбе д’Оревильи[877], который сжег бы их всех на костре, если б мог, а также, ну конечно же, а также к Мопассану, а может, к Алоизиусу Бертрану, как узнаешь, если ты по эту сторону забора.

Этьену показалось нелепым, что Оливейра пришел доставать его в такой ранний час, хотя в то же время он ждал его, чтобы показать три свои новые картины, но Оливейра, не успев войти, тут же сказал, что над бульваром Монпарнас висит великолепное солнце и надо воспользоваться случаем, а оттуда пойти в больницу Неккера[878], чтобы навестить старичка. Этьен тихо выругался и запер мастерскую. Консьержка, нежно их любившая, сказала, что оба они похожи не то на мертвецов из могилы, не то на пришельцев из других миров, из чего они заключили, что мадам Бобе читала научную фантастику, и это показалось им большим достижением. Придя в кафе «Курящая собака», они взяли по стакану белого вина, обсуждая, могут ли сны и живопись быть эффективными средствами в борьбе с НАТО и другой бубонной чумой нынешнего времени. Этьену не показалось особенно странным, что Оливейра собирается навестить незнакомого ему человека, оба считали, что это вполне удобно, и т. д. У стойки бара какая-то сеньора восторженно описывала сумерки в Нанте, где, как она говорила, живет ее дочь. Этьен с Оливейрой внимательно выслушали набор слов, состоящий из: солнце, ветерок, живая изгородь, луна, сороки, покой, хромоногая, Господь Бог, шесть тысяч франков, туман, рододендроны, старость, здрасте, я ваша тетя, небесный, чтоб не забылось, горшки с цветами. После чего они полюбовались на мемориальную доску с надписью: «В ЭТОЙ БОЛЬНИЦЕ ЛЭННЕК ОТКРЫЛ АУСКУЛЬТАЦИЮ[879]», и оба подумали (и сказали об этом вслух), что аускультация — это, должно быть, какая-то змея или саламандра, укрывавшаяся в больнице Неккера, за которой, бог знает почему, гонялся по запутанным коридорам и подвалам, пока не настиг ее, задыхающуюся, ученый молодой человек. Оливейра навел справки, и они направились к палате Шоффар, второй этаж, направо.