Когда она умирала от страха.

Сейчас она тоже умирает от страха. До конца жизни она будетумирать от страха. Потому что тот, кто однажды не переборол в себе трусости,будет умирать от страха до конца своих дней».

Пальцы, которыми Трисс вцепилась в ее рукав, были будтостальные. Йеннифэр с величайшим трудом высвободилась от их хватки.

— Хочешь — беги! — крикнула она. — Схоронисьза юбками твоей Ложи! Мне есть что защищать! Мне есть кого защищать! Я неоставлю Цири одну! И Геральта!

— Прочь, голодрань! С дороги, если вам шкура дорога!Толпа, отсекающая Йеннифэр от лошади, попятилась перед молниями, вылетающими изее глаз и рук. Йеннифэр тряхнула головой, рассыпала черные локоны. Теперь онапревратилась в фурию, в ангела смерти, карающего ангела смерти с огненныммечом.

— Вон, прочь с дороги, пошли по домам, хамы! —взвизгнула она, иссекая толпу пламенным бичом. — Прочь! Иначе искромсаюогнем, как скотов!

— Это всего одна ведьма, люди! — раздался из толпызвучный металлический голос. — Единственная психованная эльфья колдунья!

— Она одна! Вторая-то сбежала! А ну-ка, ребя, живо закамнями!

— Смерть нелюдям! Горе чаровнице!

— Бей-убивай!

Первый камень просвистел у нее рядом с ухом. Второй ударилпо руке. Йеннифэр покачнулась. Третий попал прямо в лицо. Боль вспыхнула огнемв глазах и накрыла все черным бархатом.

* * *

Она очнулась, застонала от боли. Оба предплечья и кисти рукразрывала боль. Она потянулась, ощущая толстый слой бинтов. Снова застонала —глухо, отчаянно. От обиды, что это не сон. И от обиды, что ничего неполучилось.

— Не получилось, — сказала сидящая рядом скроватью Тиссая де Врие.

Йеннифэр хотела пить. Ей так хотелось, чтобы кто-нибудь хотябы смочил ей губы, покрытые липким налетом. Но не просила. Гордость непозволяла.

— Не получилось, — повторила Тиссая деВрие. — Но не потому, что ты не старалась. Ты резала хорошо и глубоко.Поэтому я и сижу сейчас рядом. Если б это был всего лишь кукольный театрик,дурацкая и дурная демонстрация, то я могла бы лишь презирать тебя. Но ты резалаглубоко. И всерьез.

Йеннифэр тупо глядела в потолок.

— Я займусь тобой, девочка. Мне кажется, дело стоиттого. А ведь придется над тобой поработать, ох, придется. Придется не тольковыпрямлять позвоночник и лопатку, но и вылечить руки. Перерезая сосуды, тыперерезала и сухожилия. А руки чародейки — серьезный инструмент, Йеннифэр.

Влага на губах. Вода.

— Будешь жить. — Голос Тиссаи деловой, серьезный,даже суровый. — Еще не пришло твое время. Когда придет, ты вспомнишь этотдень.

Йеннифэр жадно высасывала влагу с обернутой мокрым бинтомпалочки.

— Я займусь тобой, — повторила Тиссая де Врие,мягко касаясь ее волос. — А теперь… Мы здесь одни. Без свидетелей. Никтоне увидит, а я никому не скажу. Плачь, девочка. Выплачься. Выплачься последнийраз. Потом тебе уже нельзя будет плакать. Нет зрелища более жалкого, чемплачущая чародейка.

* * *

Она очнулась, раскашлялась, отхаркнула, выплюнула кровь.Кто-то волочил ее по земле. Трисс. Она узнала по аромату духов. Неподалекузвенели по брусчатке подковы, дрожал крик. Йеннифэр увидела наездника вдоспехах и белой накидке с красным шевроном, с высоты копейного седлаохаживающего толпу кнутом. Летящие из толпы камни бессильно отскакивали от лати забрала. Конь ржал, рвался.

Йеннифэр чувствовала, что вместо верхней губы у нее огромнаякартофелина. По крайней мере один передний зуб был сломан или выбит, болезненноцарапал язык.

— Трисс… — еле выговорила она. — Телепортируйнас отсюда!

— Нет, Йеннифэр. — Голос у Трисс был очень спокойный.И очень холодный.

— Нас убьют.

— Нет, Йеннифэр. Я не убегу. Не спрячусь за юбки Ложи.И не бойся, не свалюсь в обморок от страха, как под Содденом. Я переломлю это всебе. Уже переломила!

Недалеко от начала улочки, в изломе обомшелых стен,громоздилась большая куча перегноя, навоза и отбросов. Солидная была куча.Можно сказать — холм.

Толпе наконец удалось зажать и лишить подвижности рыцаря иего коня. Его со страшным грохотом повалили на землю, толпа заползла на него,будто вши, прикрыла копошащейся массой.

Трисс, втянув за собой Йеннифэр, поднялась на кучу отбросов,воздела кверху руки. Прокричала заклинание, прокричала с настоящей яростью. Такпронзительно, что толпа на долю секунды замерла и утихла.

— Нас убьют. — Йеннифэр сплюнула кровь. —Точно…

— Помоги мне! — Трисс на мгновение прерваладекламацию. — Помоги мне, Йеннифэр. Пустим на них Перон Альзура…

«И прикончим пятерых-шестерых, — подумалаЙеннифэр. — А потом оставшиеся разорвут нас на куски. Но хорошо, Трисс,как хочешь. Если ты не убегаешь, то не увидишь, как убегаю я».

Она присоединилась. Теперь они кричали вдвоем.

Толпа несколько мгновений таращилась на них, но быстропришла в себя. Вокруг чародеек снова засвистели камни. Совсем рядом с вискомТрисс пролетело брошенное копье. Трисс даже не шелохнулась.

«Это вообще не действует, — подумала Йеннифэр, —наши чары не действуют совсем. Нам не удастся произнести Перон Альзура.Утверждают, что у Альзура голос был подобен колоколу и дикция оратора. А мыпищим и бормочем, путая ритмику и слова… Нет, слишком это для нас сложно…»

Она готова была остановиться, сконцентрировать остатки силна каком-нибудь другом заклинании, способном либо телепортировать их обеих,либо угостить напирающий сброд — пусть даже только на секунду — чем-нибудь малоприятным.Но оказалось, что в этом нет нужды.

Небо внезапно потемнело, над городом заклубились тучи. Сталочертовски мрачно. И повеяло холодом.

— Эй, — простонала Йеннифэр, — похоже,наделали мы дел.

* * *

— Разрушительное Градобитие Меригольд, — повторилаНимуэ. — В принципе — название неформальное, это волшебство никогда небыло зарегистрировано официально, потому что после Трисс повторить его неудавалось никому. По самым прозаическим причинам. У Трисс тогда был искалеченрот, и она произносила слова неразборчиво. Кроме того, злые языки утверждают,будто язык у нее заплетался от страха.