<космополитических> и буржуазно-объективистских позициях. К их числу, в первую очередь, относятся: проф[ессор] Б. М. Эйхенбаум, проф[ессор] М. К. Азадовский, проф[ессор] Г. А. Гуковский и член-корр[еспондент] АН СССР В. М. Жирмунский.

4. Признать порочной работу дирекции Института по подготовке кадров и подбору кандидатов в аспирантуру и докторантуру Института.

5. Признать, что попустительство, в результате которого в секторе новой русской литературы института могли укрепляться и процветать компаративистские, формалистические, <космополитические> и буржуазно-объективистские тенденции, несет персональную ответственность зав. сектором новой русской литературы – проф[ессор] Б. С. Мейлах.

6. За попустительство, приведшее к процветанию компаративизма и формализма, <космополитизма> и буржуазного объективизма в ряде научно-исследовательских секторов института и за развал работы института в целом, несет персональную ответственность б. и. о. директора института проф[ессор] Л. А. Плоткин.

7. Поручить и. о. директора института проф[ессору] Н. Ф. Бельчикову укрепить руководство секторами высококвалифицированными научными кадрами»[972].

В тот же день Б. С. Мейлах, видя, к чему идет дело, подал заявление с просьбой освободить его от заведования сектором; 14 апреля Н. Ф. Бельчиков подписал приказ № 8, которым он также освобождал от своих обязанностей М. К. Азадовского:

«§ 1. Ввиду болезни заведующего сектором фольклора профессора М. К. Азадовского исполнение обязанностей заведующего сектором возложить на доктора филологических наук А. М. Астахову с 26 марта с/г.

§ 2. Ввиду личной просьбы и решения Ученого совета института от 8 апреля с/г освободить доктора филологических наук Б. С. Мейлаха от обязанностей заведывания сектором новой русской литературы с 10 апреля с/г с оставлением его в должности старшего научного сотрудника сектора.

§ 3. Возложить исполнение обязанностей заведующего сектором новой русской литературы на ст[аршего] научного сотрудника института Б. И. Бурсова»[973].

Кроме того, для рассмотрения научной продукции и служебного соответствия М. К. Азадовского, Г. А. Гуковского, В. М. Жирмунского и Б. М. Эйхенбаума новый руководитель Пушкинского Дома распорядился провести заседания соответствующих секторов института, дабы имелась формальная причина для оргвыводов. Протоколы двух таких обсуждений – в секторе фольклора и секторе новой русской литературы – сохранились.

На заседании сектора новой русской литературы, состоявшемся 23 апреля 1949 г., новый заведующий сектором Б. И. Бурсов сделал доклад о деятельности Г. А. Гуковского и Б. М. Эйхенбаума, после чего с критическими замечаниями выступили основные сотрудники сектора (Л. А. Плоткин, Б. С. Мейлах, П. Н. Берков, Б. В. Папковский, А. И. Груздев, Л. М. Лотман)[974]. Лишь Г. А. Бялый сумел воздержаться от упреков; Н. И. Мордовченко на этом заседании также не уступил: говоря о Г. А. Гуковском, Николай Иванович отметил, что «сектор не знает работы Гуковского о Гоголе в целом, нам известна лишь одна и очень небольшая ее часть, на основе которой трудно делать те или иные выводы»[975].

В результате обсуждения постановили:

«1) Сектор новой русской литературы констатирует, что старший научный сотрудник Б. М. Эйхенбаум в течение целого ряда лет систематически не выполнял своих научных планов и не сдал институту ни одной своей работы, что было одной из причин срыва выполнения общеакадемических планов, в частности затягивало работу над VII и IX т. т. “Истории русской литературы”.

2) Сектор отмечает, что порочные методологические позиции Г. А. Гуковского были также одной из причин срыва важнейших изданий Института. Так, например, подготовленный и отредактированный Г. А. Гуковским сборник “Радищев” требует удаления или переработки ряда статей, поэтому не может быть своевременно сдан в печать.

Сектор устанавливает, что Г. А. Гуковский не считается с общественным мнением, с требованиями государства, партии и народа к науке и стоит до последнего времени на антимарксистских буржуазно-формалистических позициях»[976].

27 апреля своего бывшего заведующего обсуждал сектор фольклора:

«Заседание открывает А. М. Астахова, сообщая, что сегодня по предложению дирекции Института проводится рабочее заседание отдела, на котором должна быть обсуждена производственная работа М. К. Азадовского и выяснено путем обмена мнений, было ли руководство Отделом на должной высоте и если нет, то в чем выявилась недостаточность руководства и каковы были результаты этого. А. М. Астахова считает, что основным недостатком в работе нашего Отдела за последние годы, послевоенные годы, и в особенности за последние 2 года, было слабое руководство Отделом со стороны М. К. Азадовского. В эти годы он как-то отошел в сторону от интересов Отдела, был крайне инертен, пассивен, не проявлял ни должной энергии в преодолении всех трудностей, ни должного внимания ко всем звеньям нашей работы.

Следствием этого и явился известный завал в работе ‹…›. Очень сильно понизилась и непосредственная научно-исследовательская работа самого М. К. Азадовского. А. М. Астахова видит две причины этой депрессии, находившиеся в известном взаимодействии: во‐первых, очень тяжелое физическое состояние М[арка] К[онстантиновича], его болезни, которые вырывали его из работы на целые месяцы и оставляли тяжелый след на его дальнейшем состоянии; и, во‐вторых, тот методологический кризис, который проявился в период критики школы Веселовского. Кризис, которого М. К. Азадовскому так и не удалось полностью преодолеть.

А[нна] М[ихайловна] говорит о взаимодействии этих причин, потому что методологический кризис чрезвычайно ухудшал физическое состояние, а последнее еще больше сгущало моральную депрессию – результат кризиса. А. М. Астахова подчеркивает, что большой ошибкой со стороны всего коллектива Отдела и ее личной ошибкой было, что мы, давно и болезненно ощущая слабость руководства, не поддерживали Марка Константиновича в том решительном шаге, к которому он порой склонялся – именно к отказу от заведывания Отделом»[977].

К мнению А. М. Астаховой присоединились и остальные, приняв сходную с ее точкой зрения резолюцию[978].

Собрания у лингвистов

Филологические проработки весны 1949 г. заканчивались собраниями лингвистов. История травли лингвистов в печати изложена в работе В. М. Алпатова[979], мы же кратко коснемся именно проработочных заседаний. Они происходили как совместные заседания Института языка и мышления имени Н. Я. Марра и Ленинградского отделения Института русского языка АН СССР, поскольку именно до 1949 г. их парторганизации были объединены в одну, а диссертации рассматривал объединенный Ученый совет.

Эти собрания имели совершенно иной накал и по сравнению с описанными мероприятиями в университете и Пушкинском Доме казались достаточно мирными. Тому была причина – никаких кадровых перестановок и серьезных чисток эти собрания не преследовали, поскольку ленинградское лингвистическое руководство в лице И. И. Мещанинова и Ф. П. Филина пока было неуязвимо с идеологической точки зрения. А потому и градус большевистской критики был иным.

Партсобрание ИЯМ и ЛО ИРЯЗ проходило также в два дня, уже спустя две недели после университетских проработок – 18 и 19 апреля. На партсобрании