на этот раз она знала, как приступить к делу, чтобы добиться всего, что ей было нужно для путешествия в Пезаро.

Само собой разумеется, что Лукреция не могла открыто явиться в Пезаро, как супруга Джьованни Сфорца, и должна была устроить своё свидание с мужем таким образом, чтобы никто не подозревал о её приезде. Поэтому она отправила вперёд слугу, который снял ей помещение в одной из вилл поблизости Пезаро, и остановилась здесь со своей свитой. Но так как сам хозяин занимал часть виллы, то необходимо было подыскать для свидания более безопасное место.

Лукреция вспомнила о старой колдунье, предсказание которой произвело на неё такое сильное впечатление, и решилась воспользоваться ею в данном случае.

Старуха, по обыкновению, сидела у развалин древнего храма, где находилось её таинственное жилище, когда к ней подошла молодая женщина под густой вуалью в сопровождении слуги и подала ей письмо для передачи графу Джьованни Сфорца. Старуха вместо ответа потребовала, чтобы посетительница подняла густую вуаль, скрывавшую её лицо. Лукреция после некоторого колебания покорилась этому требованию. В памяти колдуньи тотчас же воскресло прошлое. Тогда уже знатные посетители показались ей подозрительными, но теперь она сразу поняла всё, тем более что слухи о насильственной разлуке графа Пезаро с женой проникли в её уединённое убежище. Страсть к интриге, свойственная многим пожилым женщинам, заговорила в ней; и так как она получила от молодой синьоры больше денег, нежели имела когда-либо в руках, то с величайшей готовностью взялась выполнить возложенное на неё поручение.

Она осторожно прокралась в замок и, передав по назначению письмо Лукреции, вернулась с ответом, что граф явится через несколько минут. Затем она дождалась прихода правителя Пезаро и, оставив супругов вдвоём, села у входа, чтобы сторожить их.

Свидание Лукреции и графа Джьованни было самое нежное и восторженное. Они искренно любили друг друга, и хотя им не раз приходилось расставаться прежде, но что значили эти разлуки на определённый срок, при постоянном обмене письмами по сравнению с тем, что им пришлось испытать в последнее время! Их разлучили насильственно, заставили прервать всякие отношения, лишили надежды увидеться когда-либо!

А теперь они не только встретились снова, но Лукреция говорила с уверенностью о возможности их скорого соединения. Она хотела просить папу, чтобы он отправил её с мужем в какую-нибудь отдалённую страну, где бы ничто не нарушало их счастья и Джьованни мог продолжать свою военную карьеру. Хотя среда, в которой выросла Лукреция, менее всего могла развить в ней сентиментальность, но под влиянием любви она искренно мечтала о том, чтобы найти где-нибудь вдали от Рима мирный уголок, где бы она могла вполне предаться своей привязанности.

Граф Джьованни в эту минуту также верил в возможность подобного исхода. Хотя всё зависело от папы и менее всего можно было полагаться на его обещания, но Лукреция рассчитывала на его отеческую привязанность к ней и не сомневалась в исполнении своих желаний.

Трудно передать словами, с каким горем, уверениями, бесконечными поцелуями и объятиями простились оба супруга. Лукреция, заливаясь слезами, вышла из развалин храма вместе с Джьованни, чтобы сесть на лошадь, которая должна была довезти её до виллы, где она оставила свою свиту.

Сам факт, что законно обвенчанные супруги могли только украдкой и с опасностью для жизни видеться друг с другом, служит лучшим доказательством испорченности нравов при папском дворе. Несмотря на их взаимную любовь, на то, что развод без основательных поводов строго запрещён католической церковью, папа решил признать брак недействительным в угоду своему порочному сыну и для удовлетворения его ненасытного честолюбия.

Старая колдунья ожидала обоих супругов у входа в развалины и приветливо улыбалась им. Чтобы загладить своё прежнее предсказание, напугавшее Лукрецию, и получить щедрое вознаграждение, она сделала вид, что не узнает своих прежних посетителей, и просила показать ладони их рук, если они желают узнать своё будущее.

Сивилла, получив согласие, сначала внимательно осмотрела руку Лукреции, затем графа Джьованни и сказала торжественным тоном:

— Я вижу одно, что рука синьоры принесёт благополучие и счастье знатному рыцарю, так же как и синьоре. Небо благословляет ваш путь, а после сегодняшней встречи всё пойдёт к лучшему...

Лукреция с неудовольствием взглянула на морщинистое лицо старой колдуньи и, подарив ей несколько золотых, вышла на дорогу, где её ожидал слуга с верховыми лошадьми. Джьованни ещё раз нежно простился с женой и вскочил на своего коня. Колдунья задумчиво смотрела на стройные фигуры молодых супругов, которые направились в разные стороны и не могли оторвать глаз друг от друга. Затем она махнула рукой и пробормотала вполголоса:

— Ну какое дело нам, бедным людям, до судьбы этих знатных господ! Линии его руки указывают на близкую смерть. Он должен принять меры... Впрочем, кто знает, принесло бы моё предостережение какую-нибудь пользу...

Лукреции удалось благополучно вернуться в монастырь, где она должна была ожидать решения папы. К счастью, она приехала вовремя, потому что уже на пятый день Александр послал за дочерью. Он обдумал дело и пришёл к заключению, что ему несравненно приятнее иметь при себе Лукрецию с мужем, нежели быть слепым орудием в руках мрачного Чезаре. Кроме того, присутствие Лукреции до известной степени служило ему благовидным предлогом для частых встречь с тремя женщинами, без которых он не мог существовать.

Александр со свойственным ему лицемерием объявил дочери, что не хочет идти против её желаний и поэтому вызовет графа Джьованни в Рим, чтобы дать ему постоянную должность при папском дворе.

Во всяком случае это было не то, чего желала Лукреция, и она не была уверена, решится ли Джьованни вернуться в Рим на таких условиях. Но из боязни раздражить папу она не стала противоречить ему и, сделав вид, что очень обрадована его предложением, ничем не выразила своих сомнений относительно согласия мужа. В её душе происходила тяжёлая борьба между страхом и надеждой; она затруднялась также в выборе средств, которые могли вернее довести её до цели. Она знала, что Джьованни не будет в безопасности в Риме, и не раз слышала от него, что он считает для себя величайшим несчастьем постоянно жить при папском дворе. Причина этого отвращения была ей неизвестна, так как Джьованни не мог объяснить своей жене, что народ не делает различия между женщинами, окружающими папу, и думает, что Александр находится в любовной связи с дочерью и позволяет себе всевозможные грехи, потому что имеет власть отпускать их.

Лукреция переехала из монастыря в палаццо близ Ватикана, которое было всегда к её услугам, и,