Костлявое тело, тощие ноги, бледная кожа – пленница совсем не нравилась Яру. Он подступил, вдохнул её запах и примкнул голову ей на плечо и прошёлся руками по липкой от крови и пота коже, сжал ягодицы. Постарался не думать про гнилого пса, который приглядывает из тени в углу.

– Уходи-и! Нет! Прочь от меня-я! – завыла надземница, из последних сил натягивая верёвки.

– Азмь есмь Волк. Ты – добыча, – бормотал Яр, прижимаясь к ней сладострастнее. – Не тронутая, аки отроковица, любимая дщерь Настоятеля.

– Я больше не буду, не буду, не буду! Клянусь всем, чем хо… Господи, не давай меня, во всём тебе сознаюсь, только спаси меня, только облегчи мне! – захлебнулась она в причитаниях и прижалась лицом к пыточному столбу.

– Реки мне, покуда с тобой, в какого бога ты веришь, – нашёптывал Яр, словно змий. Крестианка резко дышала на всхлипе. Он нарочно стискивал и сжимал её тело так сильно, словно хотел оторвать куски плоти.

– В Христа, в Отца, Сына и Духа Святого – верую! – зажмурилась она от стыда и обиды, чем раззадорила Яра только сильнее.

– Не я тебя истязаю. Отец твой сие сделал, або велел поклоняться кресту и про силу звериного духа забыть. Он украл твою силу, замкнул её под крестами. Какая же ты Волчица, коли тебя супротив воли берут? Слабая ты, хоть и роди́лася Навью.

– Н-навью? – задрожал её голос.

– Да, – заулыбался Яр и распорол язык о клыки. Он поцеловал её в белое костлявое плечо и оставил кровавый след. Нора вокруг просветлела, огни свечей расплылись мириадами радужных искр, желание от живота растеклось по всему телу.

– Восемнадцать Зим мы с тобою не виделись. Бок о бок жили, а не ведала ты, какой в тебе Волчий Дух. Нынче изведаешь, каков Дух во мне, – настойчивее зашарил Яр руками. Пленница вскрикнула и попыталась дёрнуться у столба, будто рыба на суше. Он сильнее прижал её за затылок, вдавил лицом. Плечи крестианки поникли. Но тут до слуха долетел глухой смех. Он появился из хрипа долго мученного человека, из истерзанной проказой души. Крестианка смеялась над ним – над тем, кто считал себя судьбой мира.

– Кто ты? Кто ты?! Не вижу, не вижу тебя, ур-род! – разразилась она плюющейся бранью и до хруста вывернула себе шею, чтобы разглядеть Яра. Зелёные зрачки сузились и светились. Чужой голос харкал и захлёбывался на каждом слове. – Вижу тебя, гнойный выродок, спьяну зачатый, в свербящей утробе, на две половины завязанный сын! С тенью тебе рука об руку, бес в тебе, бес в тебе! – задыхалась она ядовитой скороговоркой. – Бес в тебе, меня не касайся! Мать свою тр-рахай, а не меня, мр-разь! Не губи! Не губи! Ломай шею, убийца в семье! Убийца в семье! На клыки его Чёрного Зверя, вскормленный ведьмой ур-род!

Она закашлялась, затряслась крупной дрожью и прижалась к столбу, как к последней опоре. Яр попятился. Он и прежде видел в племени одержимых и знал, как бесноватость заразна.

– Отпусти меня! – на два голоса расплакалась крестианка. – Он здесь, Он пробрался! Господи, как мне пло-охо!

Взгляд её ненароком упал на ящики, где прежде мелом она начертала руны, но знаки потёрлись, когда Яр сдвигал их.

– Зачем ты их стёр?! – завопила она. – Напиши! Напиши заново всё, как там было! «…воскреснет Бог, и расточатся врази Его…»

Яр с рыком подскочил к ней опять, схватил за волосы и задрал голову. В глазах крестианки не осталось ни тени безумия, лишь мольба и замирающий ужас. Она потеряла пророческий дар, каким минуту назад предсказывала ему будущее. Но как? Она не ведунья, на ней нет чёрной нити, она не жила с могучей наставницей, кто передала бы ей силу.

Снаружи дощатой двери едва зашаркало. Яр подскочил к выходу, одним махом его отомкнул и успел поймать за ухо Свиря. Тот завизжал, как придавленная каблуком крыса. Яр рывком втянул его в кладовую. От толчка Свирь протащился ещё пару шагов и обмер перед крестианкой. Он с вожделением уставился на привязанную к столбу пленницу. Яр подобрал с пола разорванную сорочку и обтёр порезы у неё на спине. Ножом он отсёк прядку её тёмных волос и вернулся.

– Дело есть до тебя.

Свирь покосился на нож и сглотнул. В глазах одноухого блестел страх, но и гадкое вожделение.

– Отнесёшь в Монастырь сей же ночью, подбросишь к воротам. Уразумел? – протянул Яр срезанные волосы и сорочку.

– Всё сделаю, Ярушка, сделаю, – бережно подобрал Свирь окровавленное тряпьё. Но Яр отвернулся и глядел в тёмный угол на уродливую собаку. Нюх забила вонь гниющего мяса.

– По следам моим стелешься, за спиной моей обернёшься…

Сладковатый тлен сдавил ему горло до тошноты, свечи возле изрезанной пленницы дрогнул и померкли. Яр вытолкнул Свиря прочь, выполнять поручение, подошёл к ящику с инструментами и достал мелкий шершавый брусок, какие обычно хранились в каждой Навей семье. Он схватил крестианку под скулами. Пленница задёргалась, но лишь до поры, пока не увидела перед лицом нож. Яр вставил ей лезвие промеж челюстей. Она захныкала, боясь порезаться об острую кромку.

– Нынче я буду тебе за отца, – пробормотал он, поднося брусок к лицу пленницы. – То сотворю, что израдец забыл в должную пору сделать.

Надземница замычала сквозь нож, предвидя новую пытку, но Яр вцепился ей в волосы, задрал голову и начал обтачивать ей клыки.