из Золотицы в Архангельск. Сначала поступила работать на мойку рыбы, а ко времени записи былин была сортировщицей на тралбазе.

По словам П. В. Негадовой, она переняла былины от бабушки Аграфены Матвеевны Крюковой и от тетки Марфы Семеновны. Поля Негадова была первая и самая любимая внучка Аграфены Крюковой. С самого раннего детства она не отходила от бабушки: «Как бабушка запоет старины, так и я за ней», — вспоминает П. В. Негадова. По словам старушек золотичанок, «Поля похожа лицом на бабку Аграфену».

Былины П. В. Негадова припоминала с трудом, пела тихо и неуверенно, то и дело сбиваясь и путаясь. Она не читала никаких былин и даже не поинтересовалась «Былинами М. С. Крюковой», когда в 1939 г. вышел первый том, хотя с большим уважением относилась к тетке, как к сказительнице. Муж Пелагеи Васильевны Н. Негадов рассказывал, что Поля, приходя с работы, иногда ложится на кровать и поет старины, вспоминая свое детство и родную деревню, куда ни разу не пришлось съездить на побывку. Сам Негадов относится к этому пению с ироническим недоумением.

Пелагея Васильевна Негадова знает много сказок, однако сказки от нее не записаны.

Пелагея Васильевна Негадова.

121

ПРО ИЛЬЮ МУРОМЦА

Во городи было во Муроме,

Во селе-то Качарове

Жил крестьянин Иван Тимофеевич.

Было у них да чадо милое,

5 Чадо милое, любимое,

Молод Илья свет Иванович,

Ровно было Илье Муромцу от роду тридцать лет.

Во ту пору, в то времечко

Приходили к нему калики перехожия,

10 Попросили у Ильи Муромца

Попить студено́й воды холодною.

Говорил Илья Муромец таковы речи́:

«Уж ты ой еси, калика перехожая,

Я бы рад тебе подать воды холодною,

15 У меня нету, — говорит, — ног,

Не могу ходить».

Говорит калика перехожая:

«Ты ставай, Илья Муромец, на резвы́ ноги́,

Выпивай-ко ковш да воды холодною».

(Я уж забыла чего — пива, воды или меду).

20 Тут выпил Илья Муромец,

Он чувствует силушки прибавилось.

Тут калики перехожого не очу́дилось.

Как приехал тогда батюшка родимый,

Ишше тот ли Иван да Тимофеевич,

25 С полевой с тяжелой работушки,

Его да чадо милое,

Ише молод Илья да свет Иванович,

Около домику он-то всё похаживает,

Говорил он батюшку таковы слова:

30 «Ты купи-ко мне, батюшка, коня да богатырьского,

Я буду ездить поляковать да во чисто́ поле́».

Тут ему батюшка Иван да Тимофеевич,

Он купил ему да жеребеночка,

Ише стал ро́стить он жеребеночка,

35 Он стал его валять в зорях в Иванской,

А во второй заре в Ильинской,

А в третье́й заре в Петровской,

И сделался тогда жеребеночек

Добры́м конем да богатырьским,

40 Богатырьским же всё Сереюшком.

(Я еще забыла, когда тот, что давал ему выпить воду, что ли, сказал: «Во чистом поли тебе да смерть не писана»).

Тогда захотелось Илье Муромцу

Съездить во город ко Киев ко славному князю ко Владимеру.

Он поехал ко князю ко Владимеру,

Он увидел в чисто́м поле́,

45 Он увидел три дороги, написано:

«Если вправо ехать — убитому быть,

Если влево ехать — коню мёртвому быть,

Если прямо ехать...»

(Не знаю)

«Если коню убиту быть, — говорит, —

50 Так это не надо.

Поеду я лучше, где самому убиту быть.

Мне, — говорит, — старому-седатому жизнь не надобно».

Он поехал этой дорожкой самоезжею,

Некто́ этой дорожкой не езживал ровно тридцать лет,

55 Вся эта дорожка заросла ельничком-березничком.

Ише стал тут Сереюшко поскакивать,

Стал ельничек-бере́зничек поламывать.

Тут видит Илья Мурамец,

Илья Мурамец да сын Иванович:

60 Как на семи дубах да на семи столбах сидит змей,

(Змей ли он или Идолище поганое — не помню, только не Идолище).

Как увидел он да Илью Мурамеца,

Засвистел он по-соловьиному,

Зашипел он по-змеиному —

Вся мать-сыра земля да потрясаласе.

65 Говорил он Илье да таковы слова:

«Захотелось, — говорит, — тебе да до́бру мо́лодцу,

Быть тебе да всё убитому».

Говорил да Илья Мурамец,

Говорил да таковы слова:

70 «Ише мне старому-седатому

Во чисто́м поли́ да смерть не писана».

Он стрелял-то в змея.

(Я вот не помню, как того змея называли),

Он падал на сыру землю́.

Тут вязал да Илья Мурамец,

75 Он вязал его к хвосту да ко Сереюшку,

Он повез его ко городу ко Киеву,

Ко славному ко князю ко Владимеру.

Приезжал он ко городу, ко Киеву,

Оставлял он коня своё́го богатырьского,

80 Заводил в конюшенку в дубовую,

Сам пошел он во полаты в белокаменны.

Говорил тогда князь да таковы́ речи́:

«Ты откуда, добрый мо́лодец, приехал к нам?»

— «Я приехал-то из города из Мурома,

85 Из села-то я приехал из Качарова,

Я от той семьи да от крестьянскою,

От того ли от Ивана Тимофеевича,

Я его да чадо милое,

Ише тот ли я да Илья Мурамец,

90 Я приехал служить да верой-правдою».

— «Ише как же ты, доброй молодец да Илья Мурамец,

Ише как же ты приехал к городу ко Киеву?

Залегла наша дорожка да ровно тридцать лет,

Не было ни конного, ни пешего,

95 Ни конного, ни пешего, ни проезжего».

— «Уж ты Владимер свет да стольно-киевской,

Как поганой змей привезё́н к тебе да на широкой двор».

Пошли они смотреть да на поганого змеёныша.

Тут приказал да Илья Мурамец

100 По-змеиному да шипеть ему,

По-соловьиному свистеть ему.

Ещё мать-сыра земля да потрясаласе,

В реках, в озёрах вода да колыбаласе,

Весь народ да люди ужахалисе,

105 А князь Владимер полумёртвым был,

Тогда приказал поганому змеёнышу

Замолчать да Илья Мурамец.

122