Наконец, он достал старый пистолет своего отца, «Люггер-08», из ящика, где его хранила мать, и флакон оружейного масла, который ждал своего часа долгие годы. Разобрал оружие, тщательно прочистил, смазал маслом необходимые детали и снова собрал. Это он еще умел.

А получится ли у него управлять танком?

Выяснять это он не собирался.

В заключение зарядил пистолет, удостоверился, что тот на предохранительном взводе, и сунул его под одежду в чемодане.

После того как Хелена отыскала секретный номер Лудольфа, на который она как-то наткнулась, она подошла к караульному и потребовала:

– Позвоните по этому номеру. Если ответит герр фон Аргенслебен, передайте ему, пожалуйста, мое желание поговорить с ним.

Имя, по-видимому, ничего не говорило охраннику, но он сделал так, как ему велели. Можно было наблюдать, как он становился меньше во время телефонного разговора и, несмотря на холод, на его лбу выступили капли пота, когда он убрал аппарат от уха.

– Он приедет сегодня днем, – передал он с растерянным выражением лица.

Затем Хелена вернулась в дом и направилась в свою комнату, где ждала у окна, пока не увидела, как подъехал черный лимузин Лудольфа.

Она встретила его в дверях.

– Фройляйн Хелена! – воскликнул он, криво кланяясь в своей манере. – Как ваши дела?

Хелена сняла с крючка пальто.

– Давайте прогуляемся по саду. У меня есть предложение, предназначенное только для ваших ушей.

Брови Лудольфа резко поднялись.

– Охотно, – ответил он, заметно удивленный.

И с заметным любопытством.

Она вышла на улицу. Оба караульных стояли у ворот и не выпускали их из виду.

Хелена повернула в заднюю часть сада.

– Вам известно, что со мной произошло? – спросила она Лудольфа.

– Да, – ответил он. – И мне очень жаль…

– Могу я спросить, – перебила она, – откуда вам это известно?

Что-то похожее на мимолетную улыбку промелькнуло на его тестообразном лице.

– Что ж, признаюсь, я стараюсь постоянно быть в курсе всего, что касается вас.

– Видите? – сказала Хелена. – Что-то подобное и я сделала. Я навела о вас справки. И потому мне известно, что в силу своего положения у вас есть определенные… возможности.

Лудольф подозрительно посмотрел на нее.

– Что вы имеете в виду?

– Вы высокопоставленный офицер СС. Если попытаться запросить информацию о вас, то появится уведомление о том, что ваши данные заблокированы – такое происходит не более чем с сотней человек в Германии. Если сделать определенные вещи, за которые впоследствии увольняют со службы в НСА, можно обнаружить, что вы имеете отношение к Отделу VI-D РСХА, занимающемуся внешней разведкой на Западе. И что иногда вы бываете в порту Бремена, где на корабли часто садятся люди с действительными выездными документами, у которых портовая полиция спрашивает, откуда они их взяли.

Теперь усмехнулся Лудольф, что выглядело довольно неаппетитно.

– Вы замечательная женщина, Хелена. А дальше? Какой вы из этого делаете вывод?

– Делаю вывод, что у вас есть возможность контрабандой вывезти человека из страны и обеспечить его благополучное прибытие в другую страну, нейтральную страну, – сказала Хелена. – Поступая так, будто этот человек – один из ваших шпионов.

– Хм-м. – Он покачал головой. – Да, вероятно, я мог бы.

Момент настал. Момент, о котором она, возможно, позже будет вспоминать как о поворотном пункте своей жизни.

Или точке, когда ее старая жизнь закончилась и началась другая.

Хелена остановилась, повернулась к нему, выпрямилась во весь рост и посмотрела ему прямо в глаза.

– Мне сейчас нужно задать вам прямой вопрос, – заявила она. – Вы все еще хотите, чтобы я стала вашей женой?

Глаза Лудольфа расширились.

– Больше всего на свете, – ответил он без всякого колебания.

– Есть, – продолжала Хелена, тщательно подбирая каждое слово, – некий человек, который не может оставаться в Германии. Если я доверю вам этого человека и вы устроите так, чтобы он благополучно добрался до Бразилии, я готова впоследствии стать вашей.

Она прочла во взгляде Лудольфа что-то вроде шока. Он энергично вздохнул, и в то же время стало заметно, как внутри него началась какая-то работа.

– Что за человек? – спросил он.

– Я бы предпочла, чтобы вы не задавали вопросов в этом направлении, – ответила Хелена, преисполненная, со своей стороны, решимости противостоять всем дальнейшим расспросам.

Он кивнул, уступив.

– Ладно. Не стану спрашивать. Только как именно вы себе это представляете.

– Я представляю, что упомянутый человек будет находиться в обусловленное время в обусловленном месте и вы позаботитесь о том, чтобы его оттуда забрали. Вы организуете все, что дальше необходимо организовать, и, когда человек прибудет в Бразилию, он оповестит меня по телефону. Как только я узнаю, что все прошло так, как мы договаривались, вы можете подавать заявления о заключении брака. – Хелена впилась в него взглядом. – Такое предложение я хотела бы вам сделать.

Последовало долгое молчание, затем по перекошенному телу Лудольфа фон Аргенслебена прошла дрожь, и он твердым голосом заявил:

– Считайте, что это почти выполнено.

* * *

Когда он в последний раз садился в поезд с чемоданом в руке? Ойген Леттке уже и не помнил. Купе, которое он забронировал, было пустым. Он положил чемодан в багажную сетку и занял одно из сидений у окна.

Но так продолжалось недолго. Еще до того, как поезд отъехал, в купе вошли другие пассажиры: трое солдат сухопутных войск с неуклюжими сумками и мрачными лицами. Не обращая внимания на тот факт, что они его прижали, все они стояли у окна и прощались со своими матерями и девушками, пока поезд наконец не покинул вокзал, на котором еще был виден ущерб от бомбардировки. Затем наконец они уселись, обменялись несколькими угрюмыми словами и погрузились в свои мысли. В какой-то момент один из них вынул бутерброд, навязчиво пахнувший ливерной колбасой, и проглотил его.

Во время поездки Ойген Леттке смотрел в окно, на пейзаж, серый и холодный под серым и холодным небом, которое с неподвижными облаками напоминало крышку гроба. Как будто все цвета исчезли из мира; остались только черный, белый и серый, только контуры там, где когда-то наблюдалось изобилие оттенков.

Он подумал о Берлине, о мобилизационном предписании в своем кармане и о заряженном «Люгере-08» в чемодане, и почувствовал себя самым одиноким человеком на свете. Он, заперев сегодня утром дверь квартиры, оставил прежнюю жизнь позади, просто отрекся от нее, чтобы уйти, и ни один человек не знал, где он был, куда ехал и что собирался сделать, и это никого не заботило.