В качестве указателя другого пути вперед Деннет рекомендует работу британского психолога Николаса Хамфри, который, по его словам, первым начал исследовать этические проблемы, связанные с вопросом, «допустимо ли (и если допустимо, то когда и как следует) преподавать религию детям». Хамфри считает, что детей необходимо учить всем мировым религиям, «в фактическом ключе, с историческими и биологическими пояснениями», так же, как мы учим детей географии, истории или математике. «Религиозного образования в наших школах должно быть больше, а не меньше». Необходимо рассказывать и о ритуалах, и об обычаях, и о положительных и отрицательных сторонах истории религий – о роли церкви как в движении за права человека, так и в инквизиции. Ни одну религию не выделять, ни одну не игнорировать. А по мере того как мы все больше узнаем о психологической и биологической основе религии, эти знания тоже должны включаться в школьную программу. «Расширение понятия здорового общества и включение в него концепции культурного здоровья – вот величайшая задача следующего столетия».

Призывая исследовать религию, Деннет, по-видимому, не замечает, что такие исследования уже вовсю идут, как мы видим, например, из книги Дэвида Слоуна Уилсона «Собор Дарвина» (2002), в которой рассматривается множество религий – от Нуэра, Дагары и Мбути до кальвинистской Женевы и движения корейских христиан в Техасе. Уилсон приходит к выводу, что религия – это форма адаптации, обеспечивающая доступ к ресурсам (часто материальным), которые можно добыть лишь скоординированными групповыми действиями. По его словам, и катехизис, и понятие прощения тоже можно рассматривать как эволюционные феномены.[804]

Сэм Харрис в книге «Конец веры: религия, терроризм и будущее разума» (2004) решительно атакует все религии разом: он заявляет, что и в Библии, и в Коране содержатся «горы» человеконенавистнической чепухи, что та «земля», за которую сражается большинство террористов, находится не в этом мире, и спрашивает, почему же бог отвел Шекспиру больше литературного таланта, чем самому себе. Наука, говорит Харрис, постепенно приближается к решению глубочайших вопросов жизни; мы уже начали понимать, с чем связано человеческое счастье и несчастье. Мы начинаем понимать, например, роль гормона окситоцина в мозгу и его связь с человеческим благополучием.

Благодаря таким открытиям со временем мы сможем сказать, что на нравственные вопросы существуют объективно верные и неверные ответы, поскольку, едва мы поставим религию на ее истинное место, то увидим, что «благополучие вполне поддается анализу рассудка».[805] Из неудачи движения киббуцев в Израиле Харрис выводит, что некоторые формы общественной жизни более нравственны, чем другие: так, в консервативных сообществах выше уровень разводов, подростковых беременностей и интереса к порнографии, члены этих сообществ эгоистичны и на первое место в жизни ставят личный успех. Харрис подчеркивает, что с течением времени наша мораль меняется, и меняется к лучшему: так, сейчас мы куда меньше, чем прежде, готовы мириться с тем, что от наших конфликтов страдают невиновные и непричастные. Одно из основных его заключений: «Быть может, нет ничего важнее, чем сотрудничество людей между собой».

К тому же выводу приходит и Мэтт Ридли, британский эрудит, сочетающий научные занятия со множеством других, в том числе с руководством банком. В своей книге «Происхождение добродетели» (1996) он доказывает, что «моральные чувства – это не что иное, как способ, позволяющий сугубо общественным существам [нам] эффективно использовать наши общественные отношения для «долговременного выживания» наших генов. Вся нравственная жизнь, заключает Ридли, основана на том, что «эгоистичные гены делают нас существами общественными, заставляют доверять друг другу и сотрудничать». Этика возникла раньше церкви, торговля – раньше государства, обмен – раньше денег, общественные договоры – до Гоббса, благосостояние – до прав человека, культура – до Вавилона, собственные интересы – до Адама Смита, алчность – до капитализма. Основная составляющая сотрудничества, говорит он – это доверие, «важнейшая из форм социального капитала». Там, где взаимность заменяется властью и подчинением, угасает чувство общности. Для того чтобы доверие между нами возросло, нам необходимо ослабить власть государства и сосредоточить нашу жизнь в церковных приходах, социальных сетях, клубах, командах, группах самопомощи, небольших фирмах – словом, в «небольших и локальных сообществах».

В книге «Рациональный оптимист» (2010) Ридли показывает, что, хотя многие и убеждены в обратном, за последнюю тысячу лет продолжительность нашей жизни резко возрастает, уровень насилия снижается, а средний заработок растет по экспоненте. Люди, подчеркивает он – единственные известные нам живые существа, способные постоянно улучшать уровень своей жизни. Ни один другой вид с большим мозгом – будь то дельфины, шимпанзе, осьминоги или гигантские кальмары – этого не умеет, а значит, не только в размере мозга дело. Но в чем же? Ответ Ридли: торговля. Обмен товарами между неродственными сторонами повышает наш коллективный интеллект ко всеобщей выгоде.[806] Больше свободной торговли – вот девиз для нашего будущего.

Стивен Пинкер, психолог из Гарварда, по большей части с ним согласен. В своей книге «Чистая доска: отрицание человеческой природы в современном мире» (2002) он исследует то, что считает величайшими человеческими страхами, связанными с самой природой человека: страх неравенства, страх несовершенства, страх предопределенности и страх нигилизма. Религии традиционно предлагают против всего этого «утешение, чувство общности и моральное руководство» для бесчисленного множества людей, и, согласно некоторым биологам, тот интеллектуальный деизм, в сторону которого развиваются многие религии, «вполне может стать наравне с эволюционным пониманием природы и сознания».

Более того, с развитием знаний о природе этики расширяется и наше моральное сознание. Религии сосредоточены на «ближних»; а биологическое понимание этики распространяет наше моральное сознание от семьи или своей деревни вовне – на клан, племя, народ, расу, а в последнее время (как в Универсальной декларации прав человека) и на все человечество. И на этом оно не останавливается: в орбиту своего морального сознания многие включают животных, зародышей, оплодотворенные зиготы или людей с умершим мозгом. Среди последних достижений когнитивной науки, пишет Пинкер – список «ключевых интуиций», на которых основано наше понимание мира: среди них – интуитивная физика, инженерия, психология, экономика, чувство пространства, чувство чисел, чувство вероятности. Когда-то у нас было и интуитивное ощущение души; но оно более не согласуется с данными биологии, а это значит, что нам предстоит переосмыслить свое понимание этики, увидев в ней скорее систему компромиссов с обстоятельствами. Это возвращает нас к ситуационной этике, с которой мы уже встречались в главе 19.