– Такую цепь не будешь носить каждый день, – сказала я, попытавшись засмеяться. Попытка не удалась. – Сама не знаю, что со мной.

Мэтью притянул меня к себе, поцеловал:

– Мое сердце принадлежит тебе ничуть не меньше, чем твое – мне. Никогда не сомневайся в этом.

– Обещаю, что не буду.

– Вот и прекрасно. Рудольф делает все, только бы поссорить нас. Нам необходимо уцелеть, а затем благополучно убраться из Праги.

Слова Мэтью преследовали меня на следующий день. После полудня нас ожидали охотничьи развлечения в обществе императора и его ближайших придворных. Поначалу Рудольф хотел отправиться в свой охотничий домик на Белой горе и там устроить охоту на оленей. Но густая свинцовая облачность заставила его изменить планы. Была вторая неделя апреля, однако весна не торопилась в Прагу, и низкие облака вполне могли предвещать обильный снегопад.

Мэтью император позвал к себе, оставив меня на милость придворных дам. Те открыто пялились на меня и совершенно не знали, как себя со мной держать.

Слуги подали вино. Император и его спутники не ограничивали себя в количестве выпитого. И как после этого садиться в седло и мчаться на бешеной скорости за добычей? Жаль, что у Рудольфа не существовало правил на этот счет. За Мэтью я особо не беспокоилась. В чужих местах он был весьма умерен в выпивке. И даже если его лошадь вдруг врежется в дерево, для организма вампира такая травма не будет смертельной.

Подошли двое ловчих, неся на плечах длинный шест. Он служил насестом для великолепной стаи охотничьих соколов. Им предстояло сбивать для нас пернатую дичь. Затем подошли еще двое. На их шесте сидела всего одна птица, чью голову закрывал колпак. Оттуда высовывался грозного вида изогнутый клюв. Коричневые перья на лапах создавали ощущение сапог. Птица была заметно крупнее соколов.

– Ага! – воскликнул Рудольф, радостно потирая руки. – Вот и мою охотничью орлицу Августу принесли. Мне хотелось, чтобы La Diosa взглянула на нее. Увы, мы сегодня не сможем насладиться зрелищем ее охоты. Олений ров слишком узок для птицы такого полета.

Августа. Что ж, вполне подходящее имя для столь гордого создания. Ростом орлица была почти три фута. Даже колпак не мешал ей сидеть с запрокинутой головой.

– Она чувствует, что мы на нее смотрим, – негромко произнесла я.

Кто-то перевел мои слова императору.

– Охотница охотницу всегда поймет, – одобрительно улыбнулся Рудольф. – Снимите с Августы колпак. Пусть они с La Diosa познакомятся.

К орлице подошел кривоногий сухопарый старик. Судя по выражению его лица, он знал норов этой птицы и потому действовал осторожно. Развязав кожаные ремешки, удерживающие колпак на шее Августы, старик плавным движением его снял. Ветер взъерошил золотистые перья вокруг шеи и на голове, показывая их красоту и гибкость. Одновременно чуя свободу и опасность, орлица расправила крылья. Могло показаться, что она сразу же вспорхнет, но расправленные крылья можно было истолковать и как знак предостережения.

Император ошибся: ко мне Августа интереса не проявила. Безошибочный инстинкт заставил ее голову повернуться к единственному хищнику, который был опаснее ее. Мэтью ответил ей пристальным взглядом. В его глазах я увидела печаль. Августа закричала, показывая, что ценит его сочувствие.

– Я велел принести сюда Августу не для развлечения герра Ройдона, а для ее знакомства с La Diosa, – проворчал Рудольф.

– Я благодарю ваше величество за показ вашей красавицы, – сказала я, привлекая внимание раздраженного правителя.

– Да будет вам известно: Августа завалила двух волков, – сообщил Рудольф, колко поглядывая на Мэтью.

Перья императора были взъерошены куда сильнее, нежели перья его любимицы.

– И с каждым ей пришлось хорошенько побороться.

– На месте волка я бы просто уступил даме и не стал бы с ней пререкаться, – ленивым тоном ответил Мэтью.

Сегодня он был придворным до мозга костей в своей одежде зеленых и серых тонов. Его черные волосы прикрывала щегольская шапочка. Она плохо защищала от ветра и других природных стихий, зато ее верх занимал серебристый уроборос – отличительный знак семьи де Клермон. Пусть Рудольф не забывает, с кем имеет дело.

Нагловатый ответ Мэтью позабавил придворных, вызвав у них смех. Убедившись, что смех направлен не на него, Рудольф тоже засмеялся.

– Это еще одна наша общая черта, герр Ройдон, – сказал он, хлопая моего мужа по плечу. – Мы оба не боимся сильных женщин.

Произнося эту фразу, император выразительно глядел на меня.

Тягостная обстановка разрядилась. Сокольничий не без облегчения вернул Августу на насест и спросил императора, кого из соколов он желает выбрать для сегодняшней охоты на королевских куропаток. Рудольф торопливо осмотрел птиц и выбрал себе крупного кречета. Австрийские эрцгерцоги и немецкие принцы спешили выбрать оставшихся птиц, относясь к выбору очень азартно. Остался всего один сокол: небольшой и дрожавший от холода. Мэтью потянулся к нему.

– Это птица не для охотников, а для охотниц, – ехидно усмехнулся Рудольф, поудобнее усаживаясь в седле. – Я собирался предложить ее La Diosa.

– Невзирая на свое имя, Диана не любит охотиться. Но это не имеет значения. Я беру вашу мышатницу.

Мэтью пропустил путы через пальцы, вытянул руку, и птица переместилась на его ладонь, обтянутую перчаткой.

– Здравствуй, красавица, – тихо произнес он, пока птица осваивалась на его ладони.

Шажки ее были мелкими и сопровождались позвякиванием колокольчиков.

– Ее зовут Шарка, – улыбаясь, шепнул егерь.

– Она такая же смышленая, как та, чье имя получила?[87] – спросил Мэтью.

– Еще смышленее, – ответил старик и улыбнулся во весь рот.

Мэтью наклонился к птице и зубами потянул один из ремешков ее колпака. Его рот находился рядом с птичьей головой, и столь интимный жест мог быть ошибочно принят за поцелуй. После этого Мэтью легко снял колпак, а затем и кожаные шоры, расписанные красивыми узорами. Шоры он убрал себе в карман.

Шарка моргнула, оглядывая окружающий мир. Затем моргнула снова, взирая на меня и того, кто ее держал.

– Можно ее погладить? – спросила я.

Меня неодолимо тянуло потрогать нежные коричнево-белые перья мышатницы.

– Не советую. Она голодная. Сомневаюсь, что ей часто дают охотиться.

Его глаза снова сделались печальными. В них даже появилась тоска. Шарка тихо и сдавленно верещала, не спуская глаз с Мэтью.

– Ты ей нравишься, – сказала я.

Меня не удивляла мгновенно возникшая симпатия. Прирожденные охотники, чей инстинкт, если его не сдерживать, мог бы обернуться цепью погонь и убийств.