Понятие частного плена сохранялось в России к началу XVIII столетия. Оно регламентировалось законодательством, и, согласно пункту 99 «Уложения или права воинского поведения генералам, средним и меньшим чинам и рядовым», все пленники, взятые в большом сражении или при штурме («общим военным случаем»), оказывались в государевой собственности. Плененные в мелких стычках и небольшими отрядами («в разных починках или в уездах») доставались тем, кто их захватил. Тем не менее, согласно пункту 100, всех пленников необходимо было тотчас представить командующему, записать и допросить у генерал-аудитора и оставить под надзором у генерал-гевалдигера. «Полоненников, которым пощада обещана» никто не имел права ни убивать ни отпускать (п. 101) [1792]. На практике это означало, что, как и раньше в XVII веке, во время походов по неприятельским землям большое количество селян захватывалось и уводилось в Россию, где они попадали в услужение новым хозяевам или перепродавались. Как при Алексее Михайловиче «полоняники иных земель» составляли значительную долю холопского сословия, так и при Петре Алексеевиче пленники продолжали попадать в личную зависимость под названием дворовых людей или служителей; по существовавшим тогда нормам их можно было продавать, наследовать и т. п. В социальной структуре российского общества рубежа веков это сословие было одним из самых многочисленных, причем в услужение к себе приобретали людей не только дворяне, но также купцы, посадские, чиновники, священнослужители и даже зажиточные крестьяне. Например, по переписи 1710 г. в одной из дворянских семей в Тобольске значились «купленыеж на Москве полонные люди из Нарвы чюхонской породы Яков Кузьмин 28 лет да из уезду чюхонскиеж породы Лаврентей Данилов 50 лет а служили де они в шведцких полках в салдатах»[1793]. В Санкт-Петербурге 1718 г. дворовые составляли немногим менее половины населения города, а из них 6 % были пленными иностранцами [1794]. Во время вторжения армии Карла XII на Украину шведы обнаружили там немало финнов и лифляндцев, уведенных ранее казаками[1795].

Очевидно не всегда соблюдались правила захвата частных пленников, и их могли брать после «общего военного случая». Лейтенант ивангородского гарнизона Ганс-Адам Гальд после сдачи перешел на русскую службу и стал разыскивать свою семью, пропавшую в Нарве после штурма. В деле принял участие сам Петр, по указу которого в полки рассылалось требование найти тех, кто захватил жену поручика Марию Беркбом «с тремя детками», и под страхом наказания доставить пленников генерал-майору Я. В. Брюсу[1796]. Датчанин Юст Юль видел, как во взятом Выборге «русские офицеры и солдаты уводили в плен всех женщин и детей, попадавшихся им на городских улицах…Когда я вернулся в Петербург, женщин и детей продавалось повсюду сколько угодно задешево, преимущественно казаками» [1797]. Самым известным представителем этой категории пленников стала будущая императрица Екатерина I, взятая в плен в Мариенбурге в 1702 г. По Ништадтскому мирному договору «все во время сей войны от одной или другой стороны увезенные люди» получали право вернуться наравне с военнопленными.

При наихудшем стечении обстоятельств пленного могли убить. Как правило, такое случалось во время боя при угрозе освобождения. Например в 1704 г. русская «низовая» конница взяла в плен 12 шведов, но, уходя от преследования, их перекололи, «потому что с ними тогда ехать неспособно»[1798]. В ходе рейда Боура на Митаву в 1705 г. были захвачены 78 шведских офицеров и нижних чинов; во время последовавшего вскоре неудачного для русских полевого сражения между Шереметевым и Левенгауптом при Мурмызе (Гемауэртхофе) «шведов, взятых в Митаве, всех в обозе нашем побили, дабы они к неприятелю паки не возвратились», как было беспристрастно записано в военно-походном журнале Шереметева[1799]. Во время атаки на Сенжары, где под стражей содержались русские пленные, шведы «наших полоняников начали тамо побивать. И как оных уже более 100 человек убили, то оные, сие увидя, стали бораниться сами дубьем и кольем и что могли в руки получить и великое число неприятелей побили» [1800].

В Прутском походе, 3 июня 1711 г., «от нерегулярных войск Царского Величества донские казаки, напав на запорожских казаков… в полон взяли турченина одного, запорожцев три человека, и оные отданы за караул»; на следующий день, «по утру, прежде походу войска, запорожцы три человека, которые приведены вчерашнего числа, при помянутом урочище Куле разстрелены»[1801]. Взятых в плен запорожских казаков казнили как изменников и раньше. Судя по Крекшину, 28 апреля 1709 г. отправленные Карлом XII запорожцы напали на партию чугуевских казаков, возвращавшихся из рейда по шведским позициям. Чугуевцы, «поколов пленных, напали на запорожцев до полутораста из оных порубили, в плен взяли 29… Приведенные запорожцы за измену колесованы и четвертованы»[1802].

Самый мрачный случай относится к уничтожению пленных противника вне боевой обстановки. После разгрома союзных войск при Фрауштате в феврале 1706 г. царь отправил князя В. Л. Долгорукого к королю Августу II, и один из «пунктов» князю от 12 марта 1706 г. предписывал «уведать о войсках наших, сколко осталось живых и что побито, ранено и в полану» [1803]. В своем отчете от 3 апреля Долгоруков, помимо прочего, поведал: «Расспрашивал я у солдат 2 человек, которые были в неволи у шведов, каким образом их шведы побили, взяв в полон. Один сказывает: как взяли их в полон, и посадили в ызбу капитана и 15 человек салдат здоровых и раненых, и держали их за караулом до вечера в той избе; в вечеру стали брать по одному человеку и выводить на двор, первова капитана вывели и закололи, потом и салдат всех, по одному выводя, перекололи; каптенармус вшел раненой, просит пить, в ту избу, и тово, выветчи, закололи; а тот салдат сказывает, пролежал пот кроватью, прикрывся соломою, и ночью ушел. Другой сказывает: на 4 день после бою приехал швецкий генерал и сказал им, чтоб болные и раненые, которые не могут иттить, чтоб отбирались в одно место, обещал им дать квартеры для покою, и, отделяя, велел отвесть на особый двор дале от здоровых; потом приехал сам на тот двор и приказал их загнать в сарай, и послал двух человек, велел их переколоть. Как те два человека вошли и стали их колоть, наши салдаты, у которых были ножи в зепях, выняв, тех двух человек изрезали; увидели то шведы, бросились много и с шпагами в тот сарай, и все перекололи; толко, сказывает, 4 человека их осталось, которые пролежали под мертвыми, а вышли оне, как шведы ис той деревни поехали. А было наших салдат в том сарае слишком сто человек»[1804]. Доставленные в Швецию после Фрауштатского поражения русские пленники рассказали резиденту Хилкову, что «взято их в плен 15 офицеров, да 340 солдат, из которых на другой или на третий день выбрали шведы 80 ч. больно раненых, разлучили с ними и куда девали, не знают; чают, что порубили»; сами же привезенные в Швецию были «рассажены в разных городах, дочиста ограбленные шведами, босые, нагие, даже без рубах» [1805].