Иногда пленные делали попытки, хотя и не всегда успешные, бежать. Генерал Алларт, как сообщал Паткуль из Вены 2 сентября 1702 г. «сам хотел высвободиться из темницы, но был пойман, и теперь будут смотреть за ним строже» [1806]. Адам Вейде жаловался в письме Меншикову от 31 мая 1704 г.: «Пребываем все времена непрестанно взаперте, и провожаем дни в тасках и в великих скуках зело горко. Особливо нас троих которые питались уходить пуще всех теснотою мучят» [1807]. Взятые также под Нарвой полковник Яков Гордон и майор Яков Гордон смогли «уйти» из Стокгольма 30 мая 1702 г., что, по свидетельству А. М. Головина, привело к ужесточению режима для остальных пленников [1808]. Полковник Яков Петрович (Джеймс) Гордон, сын знаменитого петровского генерала Патрика Гордона, до войны успел поучаствовать в якобитском восстании в Шотландии 1689 г., вернулся в Россию, попал в шведский плен под Нарвой, но уже через несколько месяцев после побега штурмовал Орешек, брал Ниеншанц и Нарву. Путешествуя по Европе, он был захвачен поляками Лещинского и в 1707–1711 гг. снова находился в шведском плену, потом служил на Мальте и вернулся в Москву в 1715 г., получив чин бригадира [1809].

Во время обороны Полтавы бригадир Алексей Алексеевич Головин с отрядом пехоты смог пробиться в осажденную крепость, но вскоре на вылазке был взят в плен. Захватил этого знатного пленника драбант шведского короля лифляндский дворянин Иоган Кампенгаузен, который через три года после описываемых событий стал полковником русского гренадерского полка[1810]. Про пребывание Головина в плену оставил сообщение князь Б. И. Куракин, непосредственный участник полтавских событий, в своей истории Русско-шведской войны он записал, что в плену бригадир Головин «неосторожно себя повел и хотел уйти, за что был посажен в клетку и с ругательством» [1811]. Любопытную деталь об этой попытке побега сообщает Адлерфельд: «Двадцать второго [мая, шв. ст. – Б. М.] бригадир Головин попытался бежать, подкупив часового, который отклонил его взятку и публично объявил о его предложении; в награду за верность король дал ему шестьдесят крон» [1812]. Головин оставался в плену во время Полтавского сражения и был освобожден при сдаче шведской армии под Переволочной [1813]. Этот человек из ближнего круга царя был зятем А. Д. Меншикова и братом адмирала Ф. А. Головина. Будучи капитаном гвардии, А. А. Головин командовал ротами Преображенского полка, которые отбили вылазку шведов под Митавой 28 августа 1705 г.[1814].

Наверное, самый нашумевший побег совершил нарвский пленник лейтенант-фельдмаршал князь Яков Федорович Долгоруков (1634–1720). В 1711 г. его в числе 44 русских пленников перевозили на шхуне в Ботнический залив, ближе к границе в связи с ожидавшимся вскоре разменом. 3 июня, воспользовавшись малочисленностью шведов на корабле (20 человек), Долгоруков с товарищами захватили шхуну. Они заранее договорились, что сигналом к выступлению были финальные слова субботней вечерней молитвы, и план полностью сработал: набросившись на потерявших бдительность шведов, россияне «одних покололи, других посталкали в море, третьих повязали и заключили под палубу. Оставили свободным только шипора, и князь Долгоруков, приставя к груди его шпагу, сказал: «Ежели хочешь быть жив, то вези нас к Кроншлоту или к Ревелю, но берегись изменить»; 19 июня пленники прибыли в ставший к тому времени российским Ревель [1815].

Нижние чины также совершали побеги, хотя мы не можем знать, насколько часто и были ли они так же успешны, как у солдата Преображенского полка Матвея Бавина, который провел в плену в Риге пять лет и бежал, разбив кандалы[1816]. Среди многочисленных полтавских пленников также были беглецы, но если говорить о тех, кто попал в плен при взятии крепости, можно рассказать о двух шведских артиллеристах, взятых в Нарве в 1704 г. После пленения они были определены на работу «по специальности» на Пушечный двор в Москве. Спустя десять лет, весной 1714 г., они отправились на Запад в надежде пешком дойти до Польши и дальше к шведским владениям. Однако после нескольких месяцев блужданий их задержали под Смоленском и отправили обратно в Москву [1817].

Случалось, что пленников освобождали с боем. По-видимому, самым массовым случаем сдачи в плен русских войск было взятие шведами Веприка; эти же войска были вызволены позднее. Адлерфельд пишет, что при сдаче офицерам был сохранен их багаж, а коменданту вернули его шпагу; в крепости обнаружили разорванные пушки (очевидно, их уничтожил гарнизон перед сдачей). Из Веприка в качестве пленных были выведены 1100 солдат и какое-то количество «вооруженных крестьян»; их конвоировали в Зеньков, но большинство из них умерло от холода; саму крепостицу шведы оставили 10 января и сожгли [1818]. Полковник Юрлов, второй по старшинству офицер в гарнизоне, позднее подтверждал, что сдавшийся гарнизон был выведен на следующий день после штурма [1819]. Поначалу русское командование располагало о произошедшем неполными и противоречивыми сведениями, как видно из переписки Г. И. Головкина. 12 января 1709 г. он сообщал В. Л. Долгорукову, что «комендант оной [Вилим Юрьевич Фермор. – Б. М.], которой имел указ от царского величества даже до последнего человека в крепости оной боронитца, восприимет на себя гнев и воинский суд, ибо велено ему боронитися до последняго и ожидать сикурсу, который уже послан был и в малых милях от Веприка обретался» [1820]. Вскоре обстоятельства сдачи прояснились, но пленников по-прежнему искали; в письме к гетману Скоропадскому от 15 января 1709 г. мы читаем: «Ныне уведомилися подлинно, что наши люди, по отбивании трех жестоких штюрмов, принуждены были здаться неприятелю за тем, что не имели пороху ничего. И естли те наши взятые солдаты уйдут, или от неприятеля посланы будут, того ради изволте ваша велможность послать в ближние городы от неприятеля свои уневерсалы, чтоб оных хватали и присылали к войскам царского величества»[1821].