Клем прекрасно сознавал, что делает, когда всадил в этусделку свои сто тысяч, и он был не дурак, по словам Грейди, но я велел юристувернуть ему всю сумму и покончить с этим. Что касается Пэтси, то если ей нужныденьги, пусть он и ей даст. Грейди ответил, что деньги ей нужны и что оннемедленно выполнит все мои распоряжения.

Под конец разговора я поинтересовался у Грейди, добилась лиПэтси хоть какого-то успеха со своей музыкой, и услышал в ответ, что впоследнее время она очень успешно гастролирует по хорошим клубам, играя в ДомеБлюза[31] по всей стране. Ее альбомы расходятся большимитиражами, примерно триста тысяч экземпляров. Но это ничто по сравнению смиллионным тиражом, который она жаждала продать и который ей было необходимопродать, чтобы достичь настоящей славы. Она просто переоценила своюизвестность, когда решила снимать то видео. Чуть-чуть с ним поспешила.

Я не осмелился прямо справиться о ее здоровье, а потомуспросил просто:

"Вы видели ее в последнее время?"

"Да, – ответил Грейди. – Ее недавно показалив "Остин-Сити Лимитс"[32]. Как всегда, выглядитпрекрасно. Твоя мать всегда была хорошенькой. Я уже так стар, что могу этосказать, как ты считаешь?"

"Да, сэр", – ответил я.

Выходит, дома все по-прежнему, Пэтси осталась сама собой.

Теперь, когда я рассказал обо всем, что относится к томупериоду, позволь мне вернуться к Помпеям.

Разумеется, мне не терпелось увидеть знаменитые развалины,но я не мог забыть, как меня заколдовала Петрония, когда явилась вБлэквуд-Мэнор. У тетушки Куин тогда создалось собственное впечатление о гостье,далекое от моего паникерства. Мы обсудили с ней Петронию несколько натянуто:тетушка все никак не могла простить меня за публичное обличение гостьи, ей неверилось, что Петрония – не человек и что эта самая Петрония утопила в болотедва трупа.

Что касается меня, то я верил всему и хотел увидеть, невызовут ли руины Помпеи – раскопки целого города, некогда погребенного подпеплом и камнями, – в моем воображении те образы, которые когда-то мневнушила Петрония.

Нет, я не отделался от Петронии.

У меня дома к этому времени закончилась отделка ХижиныОтшельника, потребовавшая сотни тысяч долларов, и я уже успел получить целыепачки цветных фотографий, запечатлевших поразительный маленький домик.Внутренние балки были смело выкрашены позолотой, по блестящим мраморным поламбыли раскиданы восточные ковры, отобранные мною по каталогу, некоторые предметыубранства я даже заказывал по междугороднему телефону в магазине Гурвица Минцав Новом Орлеане. Теперь в доме стояли торшеры и бархатные диваны. Туда жедоставили и гарнитур стульев с выгнутыми спинками. Все современные удобствабыли сосредоточены в просторной ванной. Новые застекленные окна сияли чистотой.

Аллен не раз сообщал мне, что "кто-то" используетдом по вечерам, а утром они находят книги на столе (но никогда их не трогают),а еще использованные свечи и пепел в камине. Значит, мой партнер вернулся. Ачего другого я ожидал? Разве я не капитулировал, исполнив каждое еготребование? Кто первый придумал все эти переделки? Разве не я?

Я, как глупец, поддался на чары.

А еще я был вне себя от ярости. И слишком молод, возможно,чтобы понять разницу между первым и вторым.

Итак, во время нашего третьего посещения Италии я приехал вПомпеи, незадолго до окончания нашей славной одиссеи, я был настроен по-боевомуи преисполнен любопытства, решив наконец осмотреть легендарнуюдостопримечательность.

Тетушка Куин, скорее всего, даже не помнила ту завораживающуюисторию Петронии о давних событиях. Нэш в разговоре со мной упомянул о ней, непридав особого значения. Томми и Синди, сиделка, просто радовались возможностипосмотреть самые известные развалины в мире.

Выехав на личном автомобиле из роскошного отеля в Неаполе,мы оказались в городе в начале дня. Неспешно прогулялись по узким каменнымулочкам с неровными тротуарами, зная, что вернемся сюда и завтра, ипослезавтра, и куда бы я ни взглянул, отовсюду до меня доносились отголоскислов Петронии. Солнце ярко светило, и Везувий казался молчаливым и неопасным,обычная сизоватая гора, а не что-нибудь другое, способное разрушить в течениеполудня этот городишко, небольшую ячейку, в которой обитало множество людей.

Мы входили во многие частично отреставрированные дома,иногда слегка, с огромным почтением дотрагивались до их стен или вообще ничегоне трогали. Повсюду стояла тишина, хотя туристы все время сменяли друг друга, имне было трудно приподнять саван смерти, окутавший город, чтобы представить егоснова живым.

Тетушка Куин отважно повела нашу маленькую компанию в ДомФавна и на Виллу Тайн. Под конец мы попали в музей, и там я увидел белыескульптуры, созданные природой, – это были люди, погибшие под пеплом. Отних ничего не осталось, кроме отпечатка тел. Гипс, залитый в эту готовую форму,обессмертил их в последние минуты, и меня так тронули эти безликие фигуры,застигнутые внезапной смертью, что я чуть не расплакался.

В конце концов, мы вернулись в наш отель и разошлись пономерам. Ночное небо над Неаполитанским заливом вспучилось от тысячи звезд. Яоткрыл дверь на балкон и, взглянув на залив, посчитал себя одним из самыхсчастливых людей на свете. Я долго простоял у каменной балюстрады, наслаждаясьдовольством, словно я уже победил и Петронию, и Гоблина, и Ревекку и моебудущее принадлежало только мне. Мона прекрасно поживала. Даже тетушка Куинказалась бессмертной – она никогда не умрет, пока я жив. Всегда будет со мной.

Потом я почувствовал усталость, что меня тоже порадовало.Надев привычную фланелевую рубашку, хотя в ней было чересчур тепло в этупрелестную ароматную ночь, я прилег на прохладную подушку и погрузился в сон.

Через несколько секунд, как мне показалось, я уже был вПомпеях: бежал, толкая перед собой упирающихся рабов, которые никак не хотелиповерить мне, что гора скоро выплеснет на нас свою ярость и разрушит здесь все,забрав себе наши жизни. Мы промчались через городские ворота и выбежали наморской берег, где нас ждала лодка. Как только мы выплыли в открытое море,началось извержение, небо потемнело, все вокруг окутал черный пар. С горыдонесся чудовищный рев. Лодки на волнах закачались.

"Продолжайте грести!" – прокричал я.

Люди вопили и визжали.

"Шевелитесь!" – молил я.