— Конечно, конечно… — поспешно ответил он.

— Ну, не знаю… Значит, не ехать? Позже, потом… не сейчас. Так?

Заметив кивок его, Жаннетт не занялась затеянным ею хаосом, а села без какого-либо смущения и спросила, словно то были ее первые слова сегодня:

— Не хотите ли чаю?..

Минут через семь, без приглашения, из мороза выбежал Аппель; не снимая шинели с белоснежными следами, с румяным лицом он вбежал в комнату и, не удивившись, обнаружив в ней Альберта, воскликнул:

— Как знал! А я тебя искал!

— Что? Зачем?

— Умоляю, скажи, насколько все плохо? У меня ничего нет, я не знаю, что делать! У меня, конечно, совершенно нет денег, чтобы уехать!

— Успокойся, пожалуйста, и перестань кричать.

Без разрешения Аппель сел в кресло поверх свернутых простыней.

— Вы собираетесь уезжать? — поспешила спросить его тетя Жаннетт.

— Я не знаю… я, конечно, в полном отчаянии! Мне не на что ехать! Я… А если они меня арестуют?

— С чего бы это? — перебил его Альберт.

Аппель нервно закусил губы.

— Ты не сделал ничего, за что тебя могли бы арестовать, разве не так?

— Ты уверен? — нерешительно уточнил тот.

Взаимное напряжение тяготило. Аппель помял свои руки, должно быть, пытаясь расслабиться.

— Хорошо… — пробормотал он затем. — Хорошо… если так, пошлите смотреть.

— Я, разумеется… — неуверенно сказала Жаннетт.

— Хотите с нами? А, черт, все равно! Пошли! Вдохновитесь на сильные действия.

— Я хочу, можно? — робко спросила у него Кете.

— Мне не жалко. Берти, вот что ты расселся? Все готовы, он один сидит, расслабился!

Они вышли на набережную. Аппель шел впереди, излишне резко и широко. Кете, с плохо запахнутым воротником, держалась у руки Альберта и слегка касалась его обнаженной кожи своей. Смутно он хотел отстраниться и не хотел отстраняться, настолько это было одновременно приятно и необычно. В стороне от их набережной было светло, весело и шумно, но и как-то душно, тяжело от дыма, от толчеи на тротуаре, от окриков и нервного смеха. Встав справа от Кете, касаясь ее плеча своим, Альберт увидел краем глаза, как она полезла за платком; обеспокоенно к ней повернулся и не сводил уже глаз с ее светящегося рыжего лица, пока она кашляла в развернутый платок.

— Тебе плохо?.. Заболела?

Она помотала головой, желая показаться мужественной. Он наклонился к ней, взял ее за плечи, руками ощутил ее волнение. Избегая на него смотреть, она платок скомкала, убрала его в карман пальто, сказала еле слышно:

— Ничего. Не беспокойтесь.

— Я провожу тебя. Ты замерзла. Я скажу твоей тете, она не будет возражать.

По пути она — быть может, притворяясь или обессилев, — молчала, но как вошла в тепло, заговорила: ее клонило в сон, и она спросила, может ли Альберт проводить ее в постель.

— Конечно, — неуверенно ответил он, — хорошо, сегодня был тяжелый день.

Растирая озябшую себя руками, Кете прошла в спальню и зажгла свет. Постель ее была расстелена.

— Ты сильно простыла? — спросил Альберт, чтобы не молчать.

— Нет… немного знобит, а так ничего. У нас нынче плохо топят.

Кете забралась на кровать.

— Я хотела, чтобы вы… пришли, — прошептала она. — Вы нечасто у нас бывали в последнее время…

— Из-за работы, — перебил Альберт.

— Да?.. Многие партийные забыли к нам дорогу. Мы стали… неблагополучными в их глазах.

— В моих ничего не изменилось, — снова перебил Альберт.

Мягко она улыбнулась и жестом пригласила сесть близ нее. Он колебался, оглянулся на дверь и прислушался, не вернулись ли домой остальные.

— Эм, я не знаю, стоит ли нам… оставаться тут с…

— Закрытой дверью? — с легким смехом закончила Кете. — Почему же? Что вы можете сделать такого?

— Эм…

К большому своему ужасу он почувствовал, что краснеет. Конечно, отношения их не могли быть прежними, не как девять лет назад, когда он впервые пришел в ее семью в Минге, студентом, и увидел ее ребенком — которым она более не была. Она была близка к совершеннолетию, физически полностью развитая, с красивыми, похожими на его, темными глазами и иными, чем у него, волосами, с золотистым отливом. Кете приблизилась к осознанию своей женственности, а он не был уверен в своей мужественности, хуже того — не понимал, что с ней делать, нужна ли она ему в том примитивном понимании, что изображается как важнейшая часть любого мужчины. Наверное, на лице его что-то отразилось, отчего Кете спросила:

— Хотите уйти?.. Я вас не держу.

— Нет, нет, все нормально, — пробормотал он.

Желая стереть ее сомнение — оскорбил ли он ее невольно? — он присел на постель, в нескольких сантиметрах от нее. Кете покосилась на него, но не пошевелилась.

— Как считаете, я смелая? — внезапно спросила она.

— Эм, конечно. Уверен в этом. А что?

— Вот как?.. Хорошо. Я… вы мне очень… нравитесь. В смысле я вас люблю. — И она зажмурилась.

Он смотрел на нее без какого-либо чувства, словно не осознавая, что она сказала. Постепенно в сознании что-то проступило. Она что, признается ему в любви? Как к кому?

— Я тебя тоже люблю, Кете, — как чужим ртом ответил он. — Ты очень близка мне. Нас многое связывает.

— Вы меня любите? — ошеломленно воскликнула она и открыла глаза. — Как? Вы серьезно?

— А как я могу тебя не любить?

Только встретив ее счастливое и ласковое удивление, это трепетное колебание в глазах, Альберт понял — он неправильно ее понял и неправильно выразился. Она же говорила, что любит его как мужчину, что, что, как ей это пришло в голову?

— Кажется, я… — Ты иначе меня поняла, я не то хотел сказать!

Но она порывисто бросилась на его плечи и впилась в его губы. Мир потерял отчетливость, краски потускнели. Какой ужас. Только не это. Это плохо кончится. Она слабее, нежнее, у нее слабое тело, как легко его сломать, как просто причинить ей боль, нет, нет, ей станет больно, этим все и заканчивается — физической ломкой, режущей болью, платками с кровью, жалкими стонами в подушку.

Со странной болью пониже горла он отстранил ее и сильно сжал ее плечи, удерживая на расстоянии. В темном блеске ее глаз он рассмотрел свое испуганное отражение.

— Поцелуй меня, — еле слышно попросила она.

— Я… нет, Кете, пожалуйста, это неправильно!

— Ты же хочешь этого. Я знаю.

Она приблизилась — он ослаб, тяжело было сопротивляться ее порыву. Со вздохом она прижалась к его губам и нежно опустила руку на его ремень. Неопытная, но повинуясь бессознательному знанию своего пола, она прижималась так, чтобы почувствовать: он хочет ее, она желанна для него и чтобы он ни сказал после,