пересчитал деньги, немного поторговался и, сделав выбор, решил отдать все деньги, какие у него были. Он представил улыбку Катерины, когда ему вручили отрез голубой шерстяной ткани, которую окрасили вайдой.

– Жена будет довольна, – заверил торговец.

Вернувшись, Уго обнаружил в доме галдящую толпу рабов и вольноотпущенников, которые всеми правдами и неправдами стремились попасть к Барче и Катерине. Чтобы выкупить свою свободу, рабу требовались поручители, которые гарантировали хозяину, соглашавшемуся дать рабу вольную, что этот раб не сбежит, не выплатив полной суммы.

– Говорили, что раньше, – сказала ему Катерина, лежа в постели, – лет сорок тому назад, требовалось всего два или три поручителя. Потом их число выросло до шести. А сегодня получить вольную без восьми поручителей – редкость. Каждому рабу, кто хочет выкупить свою свободу, нужно отыскать восемь человек, только представь! Восемь вольноотпущенников, гарантирующих выполнение обязательств.

Уго решил не делать Катерине подарок в присутствии Барчи. Признательность, которую он чувствовал к мавританке, не имела ничего общего с его любовью к Катерине, но парню было не по себе от мысли, что одну женщину он осчастливит, а другую – разочарует. Несомненно, Барча вскоре обо всем узнает, но тогда он расскажет ей как на духу, что за отрез голубой ткани он отдал все деньги, которые у него были.

– А кто дает поручительство? – участливо поинтересовался Уго.

– Один помогает другому, – выпалила Катерина так быстро, что Уго не мог этого не заметить.

– Но, – начал парень, однако Катерина продолжила:

– Все ищут работу друг у друга… возможно, чтобы удобнее было друг друга контролировать. Представь, в каком положении окажется семья поручителей, если раб убежит?

– Могу представить, но кто…

– И нередко затеваются процессы, – перебила Катерина, – многие идут в суд, чтобы получить свободу. Есть один адвокат, адвокат отверженных, как его называют, который бесплатно защищает в суде рабов, доказывающих, что они не были захвачены на «хорошей войне», что они были украдены с земель, с которыми испанские королевства не воюют.

Катерина замолчала. Уго не решался возобновить разговор, последняя фраза особенно тяготила его душу.

– Мой народ ни с кем не воевал… и уж точно не с Каталонией, – прошептала Катерина. – Возможно, если бы я знала, что есть такой адвокат отверженных…

Она неподвижно сидела на кровати, опустив голову. Уго подошел к сундуку и достал оттуда ткань.

– Этого недостаточно, чтобы унять твою боль, – проговорил Уго, встав на колени, – но я хочу, чтобы благодаря этому подарку ты почувствовала, как сильно я тебя люблю.

Катерина заплакала. От избытка чувств не получалось взять в руки отрез, который Уго ей протягивал.

– Просто невероятно, что жестокая судьба свела тебя со мной, Уго. Мне очень повезло. Я не имею на тебя права. Не хочу вспоминать прошлое. Я просто хочу тебе сказать, что я здесь, я с тобой, что я тебя люблю.

Катерина отвернулась, чтобы слезы не намочили ткань. Уго ждал, улыбаясь, когда женщина закончит плакать, но поток ее слез казался нескончаемым.

– Катерина, – ласково позвал Уго.

– Ты лучший подарок, который судьба могла мне сделать, – прошептала она и стала раздеваться. Ее движения были исполнены сладострастия, а взгляд – чувственности. – Я бы вновь прожила свою жизнь, перетерпела все страдания и лишения, день за днем, если бы только меня уверили, что я снова тебя найду.

Уго затаил дыхание, едва увидел Катерину обнаженной. Он знал это тело. Он исследовал его руками, языком, видел его в снах, но теперь оно предстало перед ним во всем великолепии. Теперь имели значение только слезы и слова, обещания любви, голубая ткань, набухшие соски, изгибы ее бедер и проступающий под тканью лобок. Бледные глаза Катерины блестели, она его звала. Уго хотел ей что-то сказать, но она заставила его замолчать долгим влажным поцелуем. Затем медленно его раздела, положила на кровать и ласкала своим влажным ртом, пока он не достиг оргазма.

– Батюшка, мне скоро исполнится двадцать.

Уже несколько раз Мерсе и Уго отправляли служанок за покупками и оставались наедине. Поначалу женщины настаивали на том, чтобы их сопровождать, поскольку адмирал, убежденный, что надзора служанок достаточно, решил больше не приставлять к ним солдата. Однако Мерсе все же удавалось их убедить. Она гуляла с отцом вокруг церкви Святой Марии у Моря – внутрь они не заходили, опасаясь наткнуться на Берната. Они бродили по Пла-де-Палау и по набережной или же садились на песок и наблюдали за работой моряков и рыбаков.

«Почти двадцать лет!» – подумал Уго. Сколько же тогда ему? Должно быть, около сорока.

– Что ты имеешь в виду, говоря, что тебе скоро двадцать? – спросил он у дочери, позабыв обо всем на свете.

– Ну я уже достаточно взрослая, чтобы выбрать мужа.

– Так не принято. Дети должны подчиняться… – начал Уго речь, которую прервала Мерсе:

– …родителям. Все так. Но поскольку вас нет рядом, скажите: вы бы хотели, чтобы жениха выбирала я или Бернат?

– Если так посмотреть, то я больше доверяю тебе, – признал Уго.

– Тогда это займет очень много времени, батюшка! – Мерсе засмеялась и жестом попросила отца замолчать. – Сплошь немощные старики или молодые люди, которых интересует только мое приданое.

– Это нормально, что они хотят приданое.

– Я девственница, и я сберегла свой цветок, чтобы отдать его мужу. Но дело в том, что, как только возможным женихам напоминают об обязанности вносить escreix, который должен быть равен половине приданого, они убегают или, того хуже, начинают смеяться. Дети самых богатых сеньоров города не ищут моей руки, батюшка; разве что кто-нибудь разорившийся вконец, но не более того. Будем честны, я совсем одинока…

– Глупости, – сказал Уго, с нежностью глядя на дочь. – Скоро отыщется подходящий жених. Сомнений и быть не может. А что об этом думает Бернат?

– То же, что и вы, батюшка, – вздохнула Мерсе.

– Ну вот, значит, мы во всем согласны, хотя…

Уго не решился торопить дочь с замужеством. Его раздражало, что Мерсе тянет с выбором и тем временем живет во дворце с Бернатом. Уго считал это не вполне приличным, и все же всякий раз, когда он заговаривал с Мерсе, его сомнения меркли перед счастьем, которым дышала его дочь. «Я девственница», – честно сказала Мерсе. Нужно ей доверять, решил Уго.

– Хотя что?

– Нет, ничего. Есть какие-то новости от матери?

Уго сменил тему и дал себе слово не напирать на дочь с замужеством.

Новостей не было. Однако Мерсе рассказала, что происходит в Тортосе.

– Ваш преподобный Висенте Феррер, – с иронией сказала девушка, – своей проповедью ежедневно обращает в истинную веру сотни людей.

Так оно и было: христианами стали более двухсот