Все замолчали. Барча и Катерина, улыбаясь, глядели на задумавшегося виночерпия.

– Вы остаетесь или как? – сменила тему мавританка.

– Остаемся.

Вместо Уго ответила Катерина – и так энергично, что сама тотчас смутилась и усомнилась, можно ли вообще ей было отвечать.

– Я рада! – сказала Барча, похлопав рабыню по руке. – Составишь мне компанию, пока Уго шастает по своим делам. Вы ведь еще не обедали?

От одного упоминания еды Уго и Катерина внезапно почувствовали, как голодны; в тот день они еще не ели. Барча поставила на стол хлеб, сыр и вино, чтобы Уго мог немного перекусить, а сама жестом пригласила Катерину сесть рядом с ней перед очагом, чтобы приготовить олью.

Простой суп с мясом и овощами всем показался изысканнейшим блюдом. За ужином Уго рассказал Барче, что произошло между Бернатом и Рожером Пучем, и поведал о сделке, согласно которой адмирал даст Мерсе в приданое пятьдесят тысяч суэльдо. Мавританка кивала и улыбалась, думая о счастье дочери Уго и о судьбе графа, на которого так жаловался виночерпий.

– А Рехина? – перебила она почти в самом конце рассказа. – С ней что? Уверена, она задумала что-нибудь подлое… Она может подать на вас в суд за супружескую измену. Нет, – тут же осеклась Барча. – Пока ты рабыня, она никогда не сможет обвинить Уго. Кто же не вступает в сношения с рабынями?

Уго поведал ей, что́ с Рехиной. Когда Барча узнала, что еврейку выгнали из дворца, по смуглому лицу мавританки расплылась улыбка.

С наступлением ночи они выпили огненной воды. А потом еще. Уго должен был признать, что дистиллят оказался неплохим. Мавританка всегда умела его удивлять. Они болтали до тех пор, пока алкоголь и усталость совсем не сморили Уго и Катерину. Позади был тяжелый день. И все же, когда они лежали рядом на одной из кроватей в комнате наверху, Уго искал близости с Катериной.

– Как тебе мавританка? – прошептал он, прижимаясь к спине рабыни, чтобы тепло его тела возбудило в Катерине желание.

Он поцеловал женщину в шею. Та не ответила и не пошевелилась. Она безмятежно спала.

– Это какое-то безумие, доченька, – повторил Уго. Они гуляли по Барселоне в сопровождении бдительного солдата. – Неужели за нами надо следить? – пожаловался виночерпий в сотый раз.

– Так сказал Герао, – вновь ответила девочка. – Он говорит, если со мной что-то случится, адмирал отрежет вам то, о чем вслух и говорить неприлично.

Мерсе сообщила, что полное имя Бернатова мажордома – Герао де Сант-Эстеве. «Герао де Сант-Эстеве, – повторил Уго, – слишком громкое имя для такого маленького человечка». Мерсе возразила: «Не смейтесь над ним. Он очень добрый и вежливый».

Уго и Мерсе шли, в свою очередь, позади двух служанок, отправленных закупать провизию для дворца. Они купили рыбу возле церкви Святой Марии у Моря: тунца и соленых сардин, а затем пошли вверх по улице Мар к мясной лавке на площади Блат. Попутно Уго еще раз объяснил дочери, почему он предал Рожера Пуча.

Мерсе на этом настаивала, то и дело сетовала, что отец не посоветовался с ней прежде, чем так поступить.

– Мне все равно, что ты об этом думаешь. – Выйдя на площадь, Уго решил положить конец дискуссии. – Мятеж Уржельца был безумием, рано или поздно и ты бы в этом оказалась замешана. Кто тебе сказал, что король не нашел бы эти письма после победы над графом? Что бы тогда было? Ты видела, как распорядился адмирал: ты оказалась бы во дворе, как все прочие, голая и униженная, на пути в изгнание вместе с твоей матерью. Это очень опасная игра, но дело не только в этом: она была заранее проиграна. А если и этот довод тебя не убедил, подумай, как насолил мне Рожер Пуч: поколотил меня в детстве, выгнал с верфи и отправил слугу на мои поиски; унижал меня и позволял избивать… – «Спал с моей женой», – подумал Уго, но решил это пропустить. – Жестокость Пуча меня преследовала всю жизнь.

– Но вы на него работали, подавали ему вино – и шпионили…

– Меня заставили, – перебил Уго. – Ты не знаешь, каково это. Простые люди не могут противостоять власть имущим. Потом я работал на него ради твоего будущего, чтобы быть с тобой, но изменил решение, когда понял, что тебе грозит опасность. Вот и весь сказ, дочка. Ты заслужила это приданое. Ты найдешь хорошего мужа и сможешь жить так, как хочешь.

– Но если я ничего не сделала, чтобы заслужить это приданое, то почему я должна им пользоваться?

– Потому что ты моя дочь, Мерсе. А у нас с Рожером Пучем были свои счеты.

На этих словах Уго осекся. Рожер Пуч определенно заплатил по счетам – своей жизнью. Он испустил дух спустя всего два дня после того, как его окровавленное, истерзанное, иссеченное до неузнаваемости тело привезли в госпиталь Санта-Крус.

– Батюшка! – сказала Марсе, заметив, что Уго погрузился в свои мысли.

– Мы это заслужили, Мерсе, – с серьезным видом сказал Уго.

– Но почему тогда только я оказалась в выигрыше? А как же вы?

– За меня не беспокойся, – твердо сказал Уго, закончив этот разговор. Его волновало кое-что другое. – Скажи мне, а что с твоей матерью? Я не видел ее уже несколько дней.

Мерсе сообщила, что Рехина сумела вернуть свои деньги, но ни одежды, ни драгоценностей, ни книг, ни бесценных рабочих инструментов ей получить не удалось. Да и деньги она вернула только потому, что запрятала их в тайнике, который Герао и секретарь не смогли обнаружить, описывая вещи, находящиеся в ее спальне. Мерсе знала, где тайник, поэтому просто взяла оттуда деньги и отдала матери.

– А потом?

– Она уехала в Тортосу. – сказала Мерсе.

– В Тортосу? Что она там забыла?

– В Тортосе, – объяснила Мерсе, – проходит самый большой диспут в истории Церкви. Ученейшие христиане и евреи обсуждают ложь, ереси и святотатства, заключенные в Талмуде.

– И какое это отношение имеет к твоей матери? Она ведь уже приняла христианство.

– Это так. Но и главные защитники христианского вероучения тоже новообращенные. Матушка говорит, это потому, что новообращенные хорошо знают книги иудеев и все их заблуждения, а значит, лучше готовы к диспутам, нежели христиане. Со стороны христиан выступает Жеронимо де Санта-Фе – он был врачом папы Бенедикта, его крестил…

– Висенте Феррер, – перебил Уго.

– Да, – сказала Мерсе со смехом. – Куда ни кинь, всюду брат Висенте. Говорят, он уже сотворил в городе первое чудо.

– И знать не хочу, – пробормотал Уго, но Мерсе было не остановить.

– Наплавной мост