его понять, если ты даже языка не знаешь? Греки и албанцы, напротив, христианские народы, албанцы – вообще католики, убежденные христиане, выросшие в христианских семьях. Их не крестили после того, как они попали в рабство. Если бы христианство освобождало человека от рабства, все рабы давно бы стали христианами.

Уго посмотрел на нее с удивлением:

– Откуда ты все это знаешь? Греки, албанцы…

– Волей-неволей, любовь моя. Вот уже много времени, как я только об этом и разговариваю.

– Но христианин есть христианин… – решил поддержать разговор Уго.

– Любимый, здесь дело в том, за кем сила, – твердо сказала Катерина. – Давным-давно вы, христиане, думали, что рабов, принявших христианство, надлежит освободить. Но случилось то, о чем я уже говорила. Знаешь, кто был первым монахом, поддержавшим постулат, что крещение раба не означает его освобождение?

Уго покачал головой, не сбавляя шага. Погонщики мулов шли впереди.

– Рамон де Пеньяфорт, – заявила Катерина. – Каталонский доминиканец.

– Ты и в самом деле много знаешь, – повторил Уго, повернувшись к русской.

– И с каждым днем узнаю все больше, Уго.

– А греки… при чем тут греки?

– Церковь внезапно решила, что раба-христианина не надо освобождать, – и разрешила держать их в рабстве. Ты рассказывал несколько раз, что ходил на войну с одним евреем… как его звали?

– Маир, – ответил Уго, заинтригованный речью Катерины.

– Это была война против Франции, а французы – христиане, правда ведь?

– Все так.

– Вот, а мне сказали, что наш король разрешил продавать французских пленных в рабство, пока не кончится война… Большинство из них были дети, которые шли за войском. А незадолго до этого другой каталонский монарх с разрешения Церкви обратил в рабство христиан, захваченных на Сардинии.

– А греки? – настаивал Уго.

– Оказывается, Церковь расколота, и епископы решили защитить греческих рабов – ведь они тоже христиане. Скажем, наш епископ – в Барселоне – укрывает их в своем дворце. Говорят, есть один раб, который прячется там больше восьми лет. Остальным по решению церковного суда даруется свобода.

– Церковный суд?

– Да. У епископа.

– И для чего он нужен?

– Получается, что ни для чего, потому что ни викарий, ни судья, ни городские советники не признают его приговоров, – сказала Катерина. – Король Мартин, тот самый, у которого ты работал виночерпием, приказал, чтобы делами об освобождении рабов занимался только Королевский суд, – и сделал он это для того, чтобы епископы не вмешивались.

– Ссоры между властями предержащими всегда вредят беднякам, – рассудил Уго, желая покончить с этим разговором.

Катерина молча кивнула.

Январь на берегу реки Льобрегат едва ли можно сравнить с летом в Балагере: там – мягкий, теплый климат, здесь – влажный холод, который сквозь отсыревшую одежду пробирает до костей. Уго и Катерина, чтобы хоть немного согреться, спали под повозкой в объятиях друг друга, укрывшись одеялом и надев всю одежду, которую прихватили с собой «Убери руку! Она ледяная!» – возмутилась Катерина однажды ночью, когда Уго попытался засунуть пятерню под ее одежду.

Шел дождь, они промокли до нитки. Уго не раз пожалел, что уговорил Катерину отправиться с ним. Ей было бы лучше в Барселоне, с мавританкой и гречанкой, суд над которой чрезвычайно Катерину занимал. Пятнадцатилетняя девушка прибыла в Барселону на галере несколько лет назад. «Она даже не говорит по-каталански», – рассказывала Катерина. Несмотря на это, девушка с живым интересом прислушивалась к дискуссиям, которые велись в доме Барчи о ее правах и… о ее будущем. «Прости», – извинился Уго в одну из холодных и дождливых ночей, когда распутица замедлила их продвижение и не позволила добраться до селения, где они могли бы укрыться. Уго и Катерина дрожали под повозкой и обжигали горло огненной водой. «Не извиняйся, – сказала русская, пользуясь случаем, чтобы перехватить бурдюк с напитком. – Неужели ты думаешь, что я позволила бы тебе согреваться рядом с какой-нибудь проституткой, которые сразу же бегут к каравану, как только завидят такого мужчину?»

Когда они съехали с главной дороги, ведущей в Наварклес, Уго вспомнил главную цель поездки – вино. Катерина с лихвой искупила потерю денег от первых продаж. Она усердно трудилась день за днем, пока он не простил ее в сотый раз. «Но ты будешь заниматься перегонкой даже ночью», – как-то раз напомнил Уго мавританке, когда они были втроем. «Если для того, чтобы получить твое полное прощение, я должна буду подняться к тебе в комнату, как она…» – ухмыльнулась Барча, развязав рубашку и легонько отталкивая Катерину. Уго рассмеялся и вырвался из объятий мавританки. «Будешь перегонять по ночам!» – повторил виноторговец.

Дорога его радовала. Этот край славился хорошими винами. Впрочем, Уго вспомнил хранившееся в погребе фамильного замка бочки, которые он обследовал, путешествуя с Рожером Пучем. Они были настолько запущены, что большая часть содержимого была непригодна для питья. На протяжении жизни ему доводилось пить хорошие вина из Бажеса. Например, виноделы из монастыря Святого Бенедикта славились по всей Каталонии.

Поэтому Уго решил не относиться предвзято к поездке, финальной точкой которой был замок Наварклес, располагавшийся уже совсем рядом. Виноторговец посмотрел на Катерину, зная, что она впервые проезжает в ворота крепости, где царит суета, где жены вассалов пекут хлеб именно в замковой печи, и нигде больше, – подковать лошадей и мулов или починить инструменты тоже можно только внутри замка, – и без конца снуют люди. На грязную от зимнего дождя и промерзшую землю опускались сумерки.

В замке сменился кастелян – Бернат сменил его еще до того, как Фердинанд пожаловал адмиралу графство Наварклес. Новый служащий направился к Уго и Катерине, как только стража сообщила о прибытии виноторговца.

– Я вас ждал, – благожелательно сказал молодой человек. – Мажордом графа меня предупредил.

Кастелян подозвал солдата, чтобы тот позаботился о повозке и мулах, а затем проводил Уго и Катерину до невысокого здания, примыкающего к башне и состоящего из одного длинного помещения, которое напоминало галерею, – там стояли обеденные столы, табуреты и несколько коек, на которых дремали солдаты.

– Здесь вы можете отдохнуть, – сказал кастелян. – Думаю, вы очень устали.

– Да, – признала Катерина, опустившись на стул.

– Скоро принесут солому для постели и разожгут камин. Как только стемнеет, моя жена принесет ужин, а завтра мы отправимся на поиски вина.

Через некоторое время на стол поставили дымящуюся миску, наполненную мясом и овощами, хлеб, испеченный в замке, и вино. Уго и Катерина мало разговаривали, но много ели. Стол был вплотную приставлен к огромному камину, в котором горело несколько поленьев. Вскоре пришли солдаты и попросили разрешения подсесть к огню. Уго не противился. Насытившись, они с Катериной легли на койку и укрылись. Солдаты воспользовались